«…из-за сильного ветра снижения скорости движения ядовитого облака не прогнозируется.Власти города настоятельно рекомендуют жителям без особой необходимости не покидать свои дома и напоминают: не допускайте проникновения нефильтрованных воздушных масс в помещение, тщательно проверяйте герметичность дыхательных масок и защитных костюмов при выходе из дома, соблюдайте осторожность…», – тревожно вещал голос диктора.
Я присела на край дивана и обвела комнату взглядом. Внутри меня всё сжималось и причиняло боль. Гнетущее ощущение неминуемой беды не давало пошевелиться. Воспоминания нахлынули мощным потоком бурных вод Чёрной реки. Вот так же в детстве папа и дед уезжали на комбинат, успокаивали, обещая, что всё будет хорошо. А потом…
Потом была авария и долгое, томительное ожидание новостей. Папы и деда не оказалось ни в списках живых, ни в списках погибших. Трое суток неизвестности. Каждый новый день, наполненный страхом и отчаянием, похож на предыдущий. Когда сообщили, что под сложившимися бетонными перекрытиями нашли выживших, многие надеялись, что это и́х родные спаслись.
Как не хотелось маме в то утро ехать на внеочередное дежурство! И как она радовалась, что оказалась в госпитале, когда привезли пострадавших. Уцелели трое – папа, дед и дядя Андрей, работавший на комбинате рабочим. Сын бабушкиной соседки Лидии Ивановны.
И вновь, тягостное ожидание и неизвестность. Две недели мы ждали худшего. Дни тянулись медленно, им не было числа. Временами казалось, что папа с дедом хоть и выбрались из-под завалов, из цепких лап болезни им не спастись. Но они справились. А спустя пять дней мама сказала, что и дядя Андрей тоже будет жить.
В этот раз всё иначе. Я старше и чувствую острее. Мой страх осязаем. Он внутри. Шевелится. Дотягивается щупальцами до каждой клеточки, каждого потаённого уголка души. Нашёптывает, что я больше папу не увижу.
Как разобраться в своих ощущениях? Как сказать маме, подготовить её к тому, что грядёт, если я сама не знаю, чего жадть? И как мы справимся без папы, без его заботы и поддержки?
От мыслей, иссушающих безысходностью, во рту появилась горечь, и я пошла на кухню за водой. На столе меня ждали давно остывший чай и печенье с джемом.
Джем! В голове зашумело. Я собиралась достать папе упаковку. И ведь были в кладовке, почему не достала?
Железные тиски приближающейся истерики сдавили голову. В висках застучало. Отчего-то вспомнились слова папы:
– Только идиот поверит обещаниям властей. Если говорят, что не снимут обеспечение, то всё будет в точности до наоборот.
Он, как всегда, прав. Если будет работать на комбинате неотлучно, на полном довольствии, то какой смысл продолжать выдавать обеспечение семье? Продуктовый набор либо сильно сократят, либо отменят вовсе.
Тяжкие мысли не радовали. Давясь горечью и болью, я налила в стакан воды, сделала глоток… И тут меня прорвало. Слёзы потекли сами собой. Я пыталась справиться с нарастающей паникой, задвинуть подальше обуявшую меня истерику, но отчаяние взяло верх. Опустившись на стул, разревелась и, задыхаясь от рыдания, отчётливо услышала в голове папин голос:
– Они знают о нас всё. Даже сейчас следят за нами. Успокойся!
Воспоминания подействовали как отрезвляющая пощёчина. Легче не стало, но плакать расхотелось. Я наскоро вытерла лицо, сделав глубокий вдох, медленно выдохнула и посмотрела на мерцающий браслет. Он ярко мерцал бело-голубыми искорками. Набрав побольше воздуха в грудь, я медленно выдохнула.
