Слезы покаяния и страх Божий являются началом настоящей духовной жизни. Плод духовной жизни заключается в любви, которая изгоняет всякий страх и всякий плач и соединяет человека с Богом. Святитель Игнатий (Брянчанинов), обобщивший святоотеческое учение о духовной жизни, приводит по этому поводу слова преподобного Симеона Нового Богослова: «Страх в любви отнюдь не обретается, так как, в противоположность этому, душа не приносит плода без страха. Поистине чудо, превысшее слова, превысшее всякого помышления! Древо с трудом процветает и приносит плод; плод же, напротив, искореняет все древо, и пребывает плод, пребывает один. Как плод без древа? никак не могу объяснить. Однако он пребывает, однако он есть, любовь эта без страха, родившего ее» [Игнатий (Брянчанинов), святитель. Собрание творений в шести томах. Том первый : Аскетические опыты : Часть первая. – М. : Правило веры, 2004. – С. 246].
Ступенями духовной жизни, таким образом, являются, во-первых, стремление во главе своей жизни поставить дух. Во-вторых, – познание на опыте борьбы с грехом своей немощи. При этом если даже до того веры у человека не было, то тут она рождается. И в-третьих, – стремление поставить во главе своей жизни Бога.
Синергийная соборность бытия мира
Исходным пунктом философии всегда является некое «впадение в философскую ситуацию». Смысл этой ситуации заключается в том, что человек встает на край своей обыденности перед лицом необычайности бытия как такового. Эта ситуация, в которой рождается вопрошание о сущности и смысле бытия, возникает благодаря выдвинутости человека в Ничто, благодаря выступанию человека из границ осмысляемого бытия, – только так бытие может быть поставлено под вопрос.
Первое, что происходит в этом случае, – мир, повседневно обступающий человека бесконечно и сплошно простирающейся плотностью, обнаруживает свою разомкнутость. «Сквознячки небытия» пронизывают все пространство человеческой жизни, мир человека «негерметичен». «Как верно то, что мы никогда не схватываем все сущее в его безусловной совокупности, так несомненно и то, что мы все же нередко видим себя стоящими посреди так или иначе приоткрывшейся совокупности сущего. Охват совокупности сущего, собственно говоря, по самой своей природе отличается от ощущения себя посреди сущего в целом. Первое в принципе невозможно. Второе постоянно совершается в нашем бытии» [Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. – С. 20]. Эта вот «совокупность сущего», охватить которую невозможно в принципе, но стоящими посреди которой человек обнаруживает себя постоянно, – это «сущее в целом» называется по-русски Мир.
Мир есть первый предмет философии в той мере, в какой вообще возможно деление предмета философии на предметы и насколько вообще возможна очередность этих предметов. Посреди «совокупности сущего», в «просвете бытия» одновременно с проблематизацией мира и именно вследствие ее для человека делается возможным и необходимым обращение к пониманию собственного бытия и сверхбытия Абсолютного. Прежде чем по-настоящему встретиться с самим собой и с Богом, человеческое существование встречает на своем пути мир. Именно из этой встречи один на один лицом к лицу с миром и рождается то удивление, которое есть «начало философии».
Мы не имеем, конечно, возможности проследить этимологию и употребление на разных языках слов, обозначающих мир, а потому позволим себе ограничиться помощью того русского языка, на котором пытаемся философствовать. Очень примечательно то, каким образом дается в словаре В.И. Даля слово мир: «МИР, (мiръ) м. – вселенная; вещество в пространстве и сила во времени (Хомяков). // Одна из земель вселенной; особ. // наша земля, земной шар, свет; // все люди, весь свет, род человеческий; // община, общество крестьян; // сходка» [Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка, Т. 2. – М.: Русский язык, 1989. – С 330].
