Несомненно, та же интуиция согласия в качестве истока мирового бытия лежит в основании китайского понятия Дао. Первое, что говорит классический текст: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао» [Лао Цзы Дао дэ цзин. – Ростов н/Д: Феникс, 2003. – С. 205]. Однако при всем своем ускользании от определений Дао все-таки ощутимо, – не правя ничем, оно объемлет всё, «и если, избавясь от желаний, я обрету спокойствие, то Поднебесная сама придет в порядок» [Там же. – С. 243]. Проблема только в том, чтобы отказаться от своеволия, выражающегося в сознательных усилиях сделать что-то. И, хотя даосы резко противопоставляли себя конфуцианцам, стремившимся как раз сознательными усилиями и предписаниями навести порядок в мире, в основе конфуцианства лежит та же интуиция «воли Неба», как того благотворного начала, верность которому способна вернуть в мир порядок.
Христианское видение мира имеет в своем основании идею творения. В этом – корень своеобразия христианского мировоззрения по отношению ко всем перечисленным выше концепциям. Последовательно проведенный монизм очень хорошо обосновывает единство мира и сводит к этому единству всякую противоположность и враждебность. Но при этом самодостаточный мир – по Гераклиту ли, по Лао Цзы ли – вместе со всеми иными противоположностями делает моментом единства и всякое личностное начало, всякую вообще индивидуальность. Личность и индивидуальность могут, конечно, и не объявляться при этом иллюзией, но при всей своей реальности, зримости и действительности они становятся именно моментом целого, может быть диалектическим, но никак не самодеятельным. «Человек следует Земле. Земля следует Небу. Небо следует Дао. Дао же таково само по себе» [Там же. – С. 230]. Последние слова буквально звучат: «Дао следует естественности», но понимать это следует в смысле: «Дао следует естественному закону, который заключен в нем самом», то есть «следует само‑естественности, собственному естеству» [См. об этом: там же. – С. 352-353].
Последовательно проведенный дуализм знает действительное личностное самоопределение индивида в мировой войне добра и зла, но при этом превращает мир (созданный, конечно, как совершенная гармония и порядок) в непредсказуемую игру случая, где каждое событие в отдельности имеет свой смысл, но весь мир в целом никакого смысла не имеет. Согласие в таком мире, «мирность этого мира» располагается где-то у самых его истоков, оно неактуально и невозвратимо. Плюрализм же доведенный до логического конца просто опрокидывает мировоззрение в мифологию, выражающую принцип согласия только на уровне поэтического чувства и не оставляющую для этого принципа никакого онтологического основания.
По-настоящему осмыслена «мирность мира» может быть только в свете идеи творения. Мир – не абсолютен, мир – не Бог, и Бог – не мир. Никакая вещь в мире, никакая сфера в нем, ничто из того, что есть, ни даже вся совокупность сущего в целом – не самостоятельны, не абсолютны, не самодостаточны. Но при этом каждая вещь и вся совокупность сущего укоренены в замысле Творца, – не в Боге, а в Божьем замысле. Ничего нет в мире такого, что не восходило бы к этому замыслу, вся совокупность сущего промыслительно устроена и все события в этом мире промыслительно направлены.
Мировое целое есть мирное со‑гласие вещей. При этом мир не монолитен, каждая вещь в нем – не просто некий абстрактный момент целого, она имеет свою собственную соотнесенность с Творцом. Вещи не замкнуты в мире, не детерминированы целиком в своем бытии внутримировым единством сущего, – они испытывают на себе также и прикосновение Промысла Божьего. Даже если такая соотнесенность пассивна и безлична – что, видимо, имеет место в случае неорганической природы и вообще внечеловеческого мира – то даже и здесь очень важен факт принципиальной разомкнутости бытия мирового сущего, его открытости к провиденциальному воздействию.
