Крестьяне, стоявшие рядом, испуганно переглянулись. Конюх поклонился и, схватив Елену за рукав рубахи, повел в сарай.
И теперь Елена сидела на полу и с тревогой смотрела на дверь, ожидая своей участи.
Вскоре в сарай вошел Миклашевский, повалился на солому, схватил дочь за платье, потянул к себе.
Елена неожиданно подняла голову и глянула на помещика, словно ножом полоснула, и сжала кулаки, выставив перед собой:
– Не трогайте меня! Не берите грех на душу.
Миклашевский криво усмехнулся и, возбужденный молодым телом, обнял девушку и прижал к себе:
– Иди сюда! В любовь вздумала играть? Сейчас я тобой займусь!
Елена пыталась вырваться, но у нее не получилось. От бессилия, обиды и безысходности она заплакала.
– Я здесь хозяин, и мне решать, что с тобой делать. Поцелуй меня. Сейчас я буду тебя учить, как надо любить, а ты потом расскажешь всем, какой пан добрый и ласковый в любовных утехах.
Сильные руки схватили ее за бедра, потом бесцеремонно сжали грудь. Страх безумия сковал тело девушки, превратив ее в безвольную куклу. Застонав, она прикусила губы, закрыла глаза. Больно, страшно, стыдно…
Спустя некоторое время помещик вышел из подсобки, поправляя штаны:
– Хороша девка!
Обернувшись к конюху, спросил:
– Что, жалостно тебе?
– Да, пан, – искренне ответил тот.
– А мне нет. Если холопы будут делать все, что им хочется, тогда грош мне цена. Ты вот что, – повел злыми глазами помещик, – позови мне Родиона.
– Этого вдовца?
– Его самого.
На следующий день Миклашевский распорядился выдать Елену за овдовевшего мужика, который был гораздо старше ее.
