Первое касание иглой растеклось по спине, напоминая легкий удар током: зудящий, сжимающий мышцы и вызывающий онемение. Это чувство раздражало ни в чем не повинные нервы и тянулось вместе с изящной линией контура татуировки. Каждое непродолжительное касание заставляло изнеженного клиента чувствовать себя проводником в замкнутой электрической цепи слабой мощности. Татуировщик не вел сплошную линию, а впрыскивал краску маленькими мазками и протирал салфеткой вздувавшиеся пятна крови и краски. Молодой человек стойко выдержал нанесение контура, он только стучал пальцами левой руки о край кушетки. Для него это было терпимо, но чтобы не думать о боли, старался придумать план, как он будет скрывать свой узор от бабули.
Мастер прервался, жужжащие звуки сменились на пластиковый треск. Борис оторвал свои глаза от белого кафельного пола и опять приложил щеку к ободку. Татуировщик менял иглу, видимо, она была для закрашивания, но в этот раз мужчина не удосужился предложить клиенту понаблюдать за заменой. Может быть, не хотел оскорблять его очевидными вещами – захочет убедиться, посмотрит, опыт уже имеется. Мастер и в этот раз все делал правильно: достал иглу из герметичного бумажного пакетика – один раз откроешь, больше обратно, как новую, не вернешь – и принялся ее устанавливать. Бориса эти действия не интересовали, но для собственного спокойствия он не отнимал глаз от рук татуировщика, пока тот не закончил. Тогда юноша вернулся к созерцанию пола, сосредоточился на нетронутой коже его спины и старался забыть о саднящем островке, который постепенно попускал болевой шок.
Татуировщик вернулся на исходную позицию, машинка опять протяжно затрепетала. Пальцы молодого человека ускорили свой темп, они сбивались с ритма, когда мазки стали крупнее, а промежуток между протиранием салфетками сократился. В голову заполз вопрос: «Зачем мне это все?» Борис в очередной раз поймал себя на мысли о совершении необдуманного поступка, он на него решился, но пустил все на самотек. Татуировка сможет привлечь внимание, если он снимет майку, или сослужит службу при его опознании, и на этом все. Ему хотелось смелого поступка, «салюта», который знаменует его зрелость и храбрость, только дело в том, что это станет мимолетным моментом яркого света, торжественного и необыденного, но его неминуемо поглотит тьма повседневности.
Татуировщик продолжал молчать. Молодой человек как будто бы понимал причину его молчания – сотрудник салона не хотел мешать мыслям посетителей и из вежливости не вторгался в чужие раздумья.
– А вы местный или с окраины? – вяло проговорил мастер, разрушив предположение Бориса. Он перестал наносить татуировку, ожидая ответа на вопрос.
– Я тут неподалеку живу, – ответил юноша, не задумываясь о внезапности подобного вопроса. Он хотел избежать таких заминок для скорейшего окончания сеанса.
– Пешком шли или…
– Пешком.
Татуировщик сразу же приступил к завершению рисунка. Сеанс продолжался около двух часов. Борис, одолеваемый скукой, бегал глазами по стыкам кафеля, представляя, что гоняет по желобу перламутровую бусинку. Оскверненное, возможно навечно, место пульсировало, казалось, передразнивая сердечный ритм. Машинка смолкла. Мастер тщательно натирал чем-то пенным место, о котором юноша хотел забыть, а затем, слегка придавливая, снял эти мыльные полоски и сдобрил кожу какой-то мазью.
