На всю жизнь и после - страница 5

Вольные и невольные наблюдатели его творчества спрашивали, ходит ли он в художественную школу, и предлагали пойти учиться. Приходилось отнекиваться, потому что в таких местах будет, как в обычной школе: между учителем и учеником нет прямой связи, она либо рассеивается на весь класс, либо рассыпается о формальные отношения. Борис хотел, чтобы его за руку провели по всем азам ремесла, показали, как их можно применять на практике, чтобы его наставник видел в нем друга или даже сына, а не ежедневное бремя. Проблемой, которая мешала поиску наставника, была необщительность. Естественно, идеальный вариант – поинтересоваться у знакомых с множества рабочих мест, которые у него были, но он стеснялся своих идей и желаний, считал, что они не для других, и что проблема разрешится сама собой.

К десяти или началу одиннадцатого бабушка обычно засыпала. Она могла приоткрыть дверь в комнату внука, встать в образовавшемся проеме и пожелать спокойной ночи, но в этот раз зашла внутрь. В руках у нее были вечерние покупки Бориса.

– Это что такое? Боречка, ты что, наркоман? – ее голос звучал обеспокоенно, и чувствовалось, что она вот-вот расплачется.

Он смотрел на бабушку, а его мысли бегали в поисках решения, как муравьи, когда на муравейник упала горящая ветка.

– Ты разве не это просила купить, бабуль? – спросил он спокойным голосом, но чувство, что его поймали за руку, сковало все тело.

Борис решил задать вопрос, чтобы из него опять не полилась блаженная истина.

Бабушкино лицо изменилось на застывшую, серьезную, неподвижную маску, она сопоставляла увиденное с услышанным.

– Спокойной ночи, – тихим голосом сказала старушка и вышла, закрыв за собой дверь.

Когда умолкли звуки телевизора в ее комнате, Борис переоделся в домашнюю одежду и отправился на поиски своих покупок, потому что бабушка все забрала с собой. Он обшарил кухню: нашел в нижних выдвижных ящичках шкафа пищевую пленку и салфетки, мазь оказалась в холодильнике, а вата, по всей видимости, лежала в аптечке в комнате бабушки. В принципе, для смены повязки хватало найденных предметов, и юноша не стал рисковать.

По рекомендациям из брошюры, необходимо поменять повязку через два-три часа. Борис стоял в ванной, снимал майку и уже опаздывал на час. Движения его были торопливы, будто он действительно выбивался из графика, эта суета была несвойственна для его непунктуальной натуры, тем более в таких мелочах. Темп пошел на спад, когда настал черед компрессу уступить свое насиженное место пищевой пленке. Борис осторожно потянул за липкие края пластыря, он боялся хоть как-то повредить свое новое приобретение, хотя прекрасно осознавал, что картинка находится в центре приставучей рамки. Он аккуратно сложил в несколько раз уже ненужную материю и убрал ее в сторонку. Юноша сегодня был сам не свой, раньше он скомкал бы бумажку и отбросил в сторону, а не обходился с ней так деликатно.

Он повернул смеситель от раковины к ванной – в нее саму залезать не стал, – открыл кран и принялся промывать татуировку теплой водой, поглаживая пресмыкающееся, будто на спине у него сложился комочком пушистый кот. Борис промокнул влажную кожу салфетками, как медсестра, которая собирает пот со лба хирурга во время операции, затем начал втирать заживляющую мазь, стараясь не пропустить ни единого раздраженного участка. Татуировка казалась навязчивым ожогом, беспрерывно напоминающим о своем существовании, пульсируя и испуская жар. Ему было сложно в одиночку перебинтовывать себя пищевой пленкой, он начал перематывать ребра, но на втором круге понял, что нужно было вести по часовой. Разорванная пленка упала на пол – вот он настоящий Борис. В следующий раз юноша повел правильно, но перебрасывать рулон через плечо и протягивать трубку за спиной стало для него главным испытанием. Покончив с процедурами, он натянул майку, убрал весь беспорядок и двинулся в сторону постели.