– Скажите мне только одно: любят ли англичане свою родину? Иначе как случилось, что они оставляют её защиту простым наёмникам? Беднякам, которые продают свою жизнь, своё единственное достояние, за деньги? Как вы не поймёте, что посвятить свою жизнь стране, которой вы всем обязаны, – не только долг, но и честь, величайшая честь, о которой мечтает всякий истинный патриот?
В её глазах светился тот же энтузиазм, что и в глазах лейтенанта Плетце, когда Миллар беседовал с ним в первый раз на балу. Она продолжала, не дожидаясь ответа:
– И разве вы не видите, какое облагораживающее воздействие эта честь оказывает на всех, кто попадает под её влияние? Даже мы, женщины, гордимся – да, я признаюсь – отчаянно гордимся тем, что мы дочери и жёны солдат. Это в сто раз лучше, чем быть дочерью высшего чиновника или самого богатого торговца в империи. Наша жизнь выше, благороднее, чем у них, ведь капиталисты живут лишь ради своих денег, а чиновники нередко коррумпированы, как мы видели это недавно, – она имела в виду только что отгремевший скандал в бюрократических сферах, о котором Миллар читал в газетах, – а наши отцы, братья, мужья живут лишь ради страны. Поэтому вы не должны удивляться, что мы так держимся друг друга и, может быть, глядим на других немного свысока.
– Но мы вовсе не глядим на других свысока, – неожиданно заметил лейтенант Плетце. – Не надо создавать у герра Миллара впечатления, что мы так высокомерны. Если мы находим среди гражданских людей близких нам по духу, мы их не сторонимся.
– Но мы находим их не часто, – парировала Хедвига. Она бросила на него укоризненный взгляд, нахмурив лоб и сведя свои брови-стрелки.
«Или я слеп, или между этими двумя что-то происходит», – подумал Миллар, заметив, что Плетце покраснел, словно виноватый. Возможно ли, что первый акт драмы, который он наблюдал на балу, имел продолжение?
В этот момент жовиальный майор разразился смехом, от которого затрясся его плетёный стул.
– Кто будет отрицать, что немцы – самые добродушные люди в мире, и самые простодушные? Вот мы всячески поддерживаем этого молодого человека в его миссии, а ведь по-хорошему должны бы отговаривать! Нам всем тут ясно, что англичане – прекрасное сырьё для изготовления солдат, так не должны ли мы, напротив,…
– Англия будет вершить судьбы мира, – вдруг прозвучал чей-то новый голос.
– А! Генерал Рассел! – воскликнула Хедвига, оборачиваясь к дверям.
Человек в форме генерала вошёл в комнату. Он был высок, круглоголов, с жёсткими светлыми усами, в которых пробивалась седина.
– Рассел? – повторил Миллар.
– Да. Ваш соотечественник и товарищ присутствующих здесь наших офицеров. Служил в армии более сорока лет, теперь в отставке. Вы многое можете узнать от него, и вам будет приятно поговорить на родном языке. Идёмте, я вас представлю.
– Похоже, вы удивлены при виде соотечественника в форме немецкой армии, – заметил генерал Рассел Миллару, со спокойной, но ироничной улыбкой, которая очень подходила его тихому ироничному взгляду.
Четверо других мужчин в это время уселись играть в вист, а Хедвига удалилась, так что двое англичан, разговаривавшие на своём родном языке в углу большой полупустой комнаты, оказались почти наедине.
– Сознаюсь, я удивлён, – приятно удивлён.
Миллар говорил с воодушевлением. Обнаружить соотечественника в чуждой стране было, само по себе, невыразимо утешительным, не говоря уж о том, что этот соотечественник оказался, к тому же, немецким офицером!
