Давал в тот миг, и веру и любовь,
Но чтобы жить когда-нибудь, как прежде,
Им Бог велел пройти сквозь смерть и кровь,
Не растеряв в боях тяжёлых чести
Быть русским офицером даже здесь.
И о России петь с Вертинским вместе
И знать и помнить, что Россия есть!
Играла скрипка дни, а, может, годы,
Старели офицеры, он старел,
В Россию уходили пароходы,
Кого-то увозили на расстрел.
А он всё пел и пел о той России,
Потерянной, казалось, навсегда.
И вдруг их всех, оставшихся, простили,
Петь даже разрешили иногда…
Но там была уже не их Россия,
Не их Санкт-Петербург, не их Москва,
Зато земля родная в их могиле,
И русские, и звуки, и слова.
А скрипка буржуазная не в моде
И песни о России не поют.
– Вертинский? Кто он? Нет, не помним, вроде,
А сами под Вертинского же пьют…
Двадцатый век прошёл. И вновь свобода
Вернулась к нам, как он всегда хотел…
…Но на другие песни нынче мода,
Выходит, что не то Вертинский пел?
Револьвер на столе и последняя пуля,
И сегодня она предназначена мне.
И друзья за столом крепко, видно, уснули,
Редко так удаётся им поспать в тишине.
Но, похоже, их сон я сегодня нарушу,
Или, может быть, жизни дать ещё полчаса,
Напоследок излить спящим им свою душу,
Напоследок сказать, что ещё не сказал…
Но зачем умирать, если можно остаться,
И вино недопитое, вместе с ними допить?
И не надо опять в своей жизни копаться,
Бесконечно решая, быть мне здесь иль не быть?
Вот уж утро опять в наши окна прорвалось,
У иконы мою затушило свечу,
Ни минуты на жизнь больше мне не осталось,
Но ведь я умирать молодым не хочу!
Револьвер уберу. Спрячу пулю подальше,
Пригодится она, может быть. Но не мне…
А я буду себе среди лжи, среди фальши,
Говорить каждый день о прекрасной стране.
О прекрасных друзьях, пусть немного продажных,
Пусть немного трусливых, но где взять их других?
Застрелиться под утро, может быть, и отважно,
Но, увы, не оценят. Ни друзья, ни враги.
И ко мне не придут, надо мной не поплачут,
И меня позабудут все, конечно, потом.
…Что ж, не буду испытывать ни судьбу, ни удачу,
Да и пуля последняя в барабане пустом…
Летний снег – белый пух на аллеях —
Побелела от пуха земля,
Ни себя и ни нас, не жалея,
Разметелились вдруг тополя.
И в февраль наш июнь превратился,
Только вместо морозов – жара.
Белый снег – белый пух закрутился —
Для него это только игра.
А мы ходим, и день весь чихаем,
Столько снега, что глаз не открыть,
Ну, а пух всё летает – не тает —
Срок пришёл и ему как бы быть!
Тополиная буря промчится
И за ней вслед примчится гроза,
Приберёт всё и дальше умчится,
И исчезнут все вмиг чудеса.
Станет сразу немного пустынно,
Там где пух, собирал я, как снег.
…На кустах вместо снега малина,
И июнь продолжает свой бег…
Давно закончилась война
Лежат в коробках ордена
И ждут они, как наши деды,
Последний свой парад победы.
Чтобы порадовать и нас
На их груди в последний раз,
Потом торжественно пройти
В последний раз по их пути
И памятью о них остаться,
Чтоб никогда с ней не расстаться.
Чтоб мы, смотря на ордена,
Не забывали, что война —
Весьма тяжёлая работа,
День каждый до седьмого пота…
А если дед без орденов —
То, чем порадовать сынов,
О чём же внукам рассказать?
Что воевал, чем доказать?
Уходят годы и война,
И вряд ли в этом их вина,
Что орденов так и не дали.
И покупаются медали,
Ведь, как ни как, награда всё ж!
…Простим им маленькую ложь,
Ведь дело не в медали даже,
И орденом, каким неважно,
Был награждён, а, может, нет,
