– Скорее с твоим мужчиной, чем с моим папой, – с бессильной злостью шепчет он в пыльную темноту. Затем глубоко вздыхает и пробно вытягивает полные губы в искусственно дружелюбную улыбку: еще немного потерпеть, еще каплю вытянуть, и этот театр на вечных гастролях закончится…
Но что, если вся жизнь – один большой театр и, сбежав от матери, отца и Константина, он не сумеет скрыться от масок, которые ему приходится надевать?..
Что, если смысл жизни – это безупречно отыгранные роли, вроде тысяч различных копий нас самих в мыслях знающих не нас людей?
На обеденном столе, криво накрытом праздничной скатертью, красуются залитая остывшим маслом жареная картошка, несколько коробок с пиццей в жирных каплях и курица в непропорционально большой тарелке.
– Твоя любимая запеченная в травах курица, – ласково говорит мать, глядя на Сашу глянцевитым кукольным взглядом. – Все как ты любишь, солнышко. Садись, пожалуйста.
Сердце в груди Александра колотится. Он начинает постепенно терять контроль над собой и прекрасно осознает это, но перспектива испортить семейный ужин осчастливленным ожиданием родителям все еще не слишком прельщает его.
Он кивком приветствует отчима – самого простого в своем образе семьянина мужчину в очках и с небольшими залысинами – и подчеркнуто аккуратно садится на предложенный ему стул. Ситуация похожа на паршивую пародию чаепития у английской королевы, и он, не решившись сымпровизировать в действе этого спектакля, тихо и нервно смеется в бумажную салфетку, едва успев поднести ее ко рту.
– Сын, ты чихнул? – интересуется Константин с уже набитым ртом. – Может, аллергия?
– О да, аллергия, – подхватывает подобострастным тоном Саша. – Наверное, из-за солнечной пыли, сами знаете.
Он смотрит на идиллию между матерью и будто совсем чужим ему мужчиной, изо всех сил подавляя бушующее внутри негодование и неясное смущение за ее поведение. Мириады вопросов роятся в его голове, отказывая ему в праве дышать полной грудью.
«Интересно, а была ли она так счастлива с моим отцом?»
Супруг щекочет Наталью щетиной, целуя ее в белую, недавно потерявшую былую упругость кожу шеи.
«Интересно, они правда любят друг друга или просто играют на этих паршивых театральных подмостках?»
Он гладит ее еще не выделяющийся живот сквозь батистовые складки платья, а она прижимает к нему ладонь мужа.
«Интересно, обязан ли я быть прикрепленным на ниточки к кресту и качественно отыгрывать свою роль на сцене, на которой сейчас стоят мои ноги?»
– Я уезжаю в Питер. Сегодня. Сейчас.
За столом мгновенно повисает тишина. Смех супругов тает в воздухе.
– По сравнению с другими людьми жизненные сложности в твоей судьбе решительно отсутствуют, поэтому ты останешься в удобной для тебя атмосфере и в Питер поедешь тогда, когда мы с мамой решим тебя туда отправить.
Любимой присказкой Константина было «по сравнению с другими людьми жизненные сложности в твоей судьбе решительно отсутствуют». Саша успел выучить эту фразу наизусть и возненавидеть сильнее, чем любую театральную реплику матери.
Во-первых, раздражал тот факт, что именно так отчим и говорил. Слово в слово, словно шепотом произнося автоматическую молитву на воскресной службе в небольшой болезненно-желтой церквушке.
Во-вторых, выводил из себя учительский тон, каким он торжественно произносил ее. Да, в недалеком прошлом Константин преподавал в Сашиной школе математику, но, по мнению последнего, это не давало ему никакого права так пафосно выражаться в его с матерью семье.
