– Ну, – ЭнТэ разомкнул ресницы, – рассказывайте, чем вы занимались здесь месяц?
– Физкультурой, книгами… – неуверенно ответил Кибальчич. – Плотничал немного… Вот, п-пожалуй, и все.
– Понятно. Значит, занимались собой. Зачем вы приехали сюда, Кибальчич?
Кибальчич, привыкая к его манере вести разговор, усмехнулся, пожал плечами.
– Или вы так наивны? Объяснитесь, я плохо понимаю вас.
– А вы? – осторожно спросил он. – Зачем?
– У вас уже есть возражения?
– Нет, но… т-таков вопрос, что… – Замолчал. Опасался обидеть этого непонятного пока человека.
– Сколько вам лет, Кибальчич?
– Двадцать один год.
– Вы не так молоды для таких вопросов, мой друг, – произнес ЭнТэ с неявной угрозой. – А скоро и вовсе станете стары. Что тогда? Что ваша единственная жизнь?
– Но, может быть, можно… яснее?
– Нельзя, – отрезал ЭнТэ. – Если не понимаете – нельзя.
Кибальчич рассмеялся.
– Странный у нас получается разговор.
– Не смейтесь, – возразил ЭнТэ с той же значительностью. – Все слишком серьезно. Вы поймете это, когда пройдет жизнь.
Пойма Соби заросла обильной, уже и перестоявшей травой, звенели косы на другом берегу, сладким ароматом разогретого клевера потягивало оттуда.
– Вас не беспокоит этот звон? – спросил ЭнТэ. – Меня беспокоит. Знаете, почему? Потому, что у них, косцов, сейчас пот течет в глаза, а мы с вами нюхаем травы.
– Что же делать? Стать с ними в ряд?
ЭнТэ поморщился.
– Так ведь вы не умеете косить, Кибальчич. И я не умею. Да и не в этом дело. Надо что-то совсем другое… Чем вы вообще намерены заниматься? Как жить?
– К-косить я умею, – возразил он. – Полторы десятины за день, если угодно. П-поповичи – не помещики, а скорее, крестьяне. Что касается будущего… Стану врачом. Может быть, хирургом. Буду спасать людей.
– Людей? – ЭнТэ опять насмешливо приоткрыл глаза. – Это единицы, Кибальчич. Совсем в другом задача. Надо… надо спасать Россию, а не «людей».
Кибальчич улыбнулся: уж больно знакомая прозвучала фраза. Вот только никто не знал – как? Одни считали – нужно срочно начинать революцию, другие – революции не дождаться, нужен переворот. Сам он считал, что ни революция, ни переворот не возможны. Но и эра реформ, по-видимому, закончилась, реформаторская энергия государя уже реализовалась, иссякла. Что же дальше? Путь один: просвещение. Всех – от крестьянина до сенатора. Новые реформы должны быть вызваны новым уровнем просвещения общества. Далеко не все зависит от воли правительства и государя.
ЭнТэ снова сцепил белесые густые ресницы.
– Напрасно я к вам приехал, – пробормотал он. А через минуту вскочил: – Вы как хотите, а я домой. Не по себе мне валяться здесь.
Кибальчич поплелся следом.
В комнате ЭнТэ схватил первую попавшуюся книжку и рухнул на кровать.
– Что это? – спросил через минуту с недоумением.
Книжка ему попалась интересная: Чаруковский, «Народная медицина». Резко повернулся, швырнул на стол.
– Зря тратите время, Кибальчич. Совсем другим вы обязаны заниматься сейчас.
Тут Кибальчич вовсе развел руками: одна максима за другой.
– Есть университетский курс физики Петрушевского, Столетов…
– Терпеть не могу учебники.
– …Гервинус – «История 19 века», Шатриан, Ланге…
Когда Кибальчич открыл чемодан, ЭнТэ алчно набросился на книги, откладывая стоящие, швыряя обратно те, что, на его взгляд, не стоили внимания. И вдруг, увидев стопку брошюр в бледнофиолетовых обложках, замер.
– Это ведь «Сказка о четырех братьях», которые я вам дал!
