«И ты объездил все обувные магазины в округе?».
«Не все. Только те, которые недалеко от площади Конституции. Нашёл тебя в третьем по счёту магазине».
«Зачем я тебе, Игнат?» — Настя хотела сформулировать не так прямолинейно, но у неё не нашлось сил на дипломатические маневры. Щёки стянуло от слёз, губы опухли и пересохли. На экране телефона светились часы — пятнадцать минут второго.
«Просто хочу вспомнить, где и при каких обстоятельствах мы встречались. Для меня это важно».
Надо же, он не сомневался, что они встречались. И, возможно, он был прав, потому что она тоже запомнила его необычные глаза.
«И что будет, когда ты вспомнишь?».
«Не знаю. Я об этом ещё не думал», — написал он.
Тоже довольно прямолинейно. Он её не клеил, он разговаривал с ней как с равной, как с человеком, как с личностью. Искренне, честно и открыто. Это было так утешающе!
«Ладно, я готова встретиться, — написала Настя. — Будем друг друга вспоминать».
И улыбнулась впервые за долгое время. Её опасения полностью развеялись: Игнат не запал на продавщицу-замухрышку, но и с делом Лёши не был связан. Он просто хотел вспомнить, где видел Настю раньше. Обычное человеческое любопытство. Дружеская встреча. Ничего опасного.
9. 9. Зачем я тебе, Игнат?
Игнат
«Зачем я тебе?» — спросила она. Он ответил правду: затем, чтобы вспомнить, где они встречались. Её лицо не просто казалось ему знакомым — он совершенно точно видел его раньше.
Наяву и во сне.
Во сне даже чаще, чем лицо Айи.
Настя снилась ему раз в полгода, обычно после сильного переутомления или стресса. Приходила в тяжёлых муторных снах, похожих на кошмары. Тормошила за плечи, беззвучно шевелила губами, задавала какие-то вопросы. Ему было больно и страшно. Он не слышал её слов — всё происходило в абсолютной тишине, как будто они находились в космосе или глубоко под водой. В такие ночи он вскидывался на постели весь в поту и долго не мог успокоиться. Пил холодную воду, стоял у открытого окна. Он не мог сказать, когда впервые увидел во сне эту девушку — Настю Крошину, как недавно выяснилось, — но твёрдо знал, что это случилось после взрыва.
Вся его жизнь разделилась на «до» и «после».
В сияющем «до» навсегда осталась Айя. Любимая жена, погибшая чудовищной смертью, — молодая, красивая, полная надежд и планов. Пешка, которую смахнули с шахматной доски в назидание королю. Король отомстил, но это ничего не изменило: месть не воскрешает мёртвых. Не возвращает мужчинам любимых женщин, а детям — матерей. Годовалый Пашка лишился матери так рано, что даже не запомнил её лица. Для него мама — невеста со свадебного видео из семейного архива и образ с немногочисленных фотографий. Далёкий, незнакомый и почти чужой. Она подарила сыну чёрные раскосые глаза и несколько месяцев тихой материнской любви — а больше ничего не успела. Ей было двадцать три года, когда её убили.
Там же — в прекрасном «до» — осталась и мечта стать военным психологом. Он закончил военный институт через год после взрыва, когда поднялся с больничной койки и заново научился ходить. Но на карьере военного можно было поставить жирный крест. Инвалидов в армию не брали, даже если они блестяще закончили СПВИ. Он быстро нашёл применение своим талантам, но уже не в армии.
Перешёл на тёмную сторону.
Стал тёмным.
Всё, что «после» — это темнота. Страх за сына, беззащитного и хрупкого в своей «особости». Палец на спусковом крючке. Смерть, которую он пожинал и которую сеял, — счёт, который никогда не сравняется. Фантомные боли на месте пустоты. Увечье, незаметное для других. Незнакомая женщина, безмолвно кричащая во снах.
