Боже, Аркашка реально прав — я влюбилась в Риту. Мне передалось состояние сына, он поделился с мамой крыльями… Я прожила с ним за тот год вторую молодость — мне безумно не хватало всего этого: дрожащих рук при выборе подарка, падающих телефонов, когда спешишь прочитать сообщение, пусть и от собственного сына, бессонных ночей, когда опять же ждешь сына домой… Господи, я же сама краснела рядом с Ритой и лучшие мои букеты сделаны для нее…
Я до сих пор не пришла в себя окончательно — меня впервые действительно бросили, обманули в лучших чувствах. Если бы не Рита, я бы не изменила мужу, но мне просто необходима была встряска, моральная, которую Осинский не в состоянии был мне дать. Я не считаю это изменой — я спасала себя, следовательно — наш с ним брак, и спасла.
Мы расстались, иногда перезваниваемся, прошлое не отпускает и никогда не отпустит до конца, потому что настоящее держит, держит в лице Сеньки, пусть он этого и не знает, пусть я никогда не познакомлю их в реале — слишком похожи, боже… Я просто не понимала, потому что у меня ни одной общей фотографии с Антоном не было, а художественный вариант далек от реальности… Хоть и реален, увы.
Реален был и холод Осинского, когда он сказал, что рад тому, что Сенька с Ритой расстались… Вот так. По прихоти родителей. Хуже было б, стань это выбором самой Риты…
Выбор Риты… Она не смогла объяснить им, что не важно, кто у Сеньки мать, что он не мажор, а учится на одни пятерки, и плевать, что его папа даже не попытался пойти в аспирантуру. Действительно, что с того? Кому нужна эта академия! Люди, вы о чем?! Как можно судить людей по бумажкам, по доходу… Рассказать, как я лезла на кактус, чтобы превратить мамин бизнес действительно в бизнес, приносящий доход, а не тарелку супа к обеду. Рассказать? Только некому… Им не было дело до чувств семнадцатилетних детей, им важно было только то, что их девочка не оправдала возложенных на нее надежд…
— Сень, — говорил Аркадий моему сыну. — Нельзя зацикливаться на девушке. В этом есть что-то нездоровое…
— Что? — бросал ему в лицо восемнадцатилетний Ромео.
— Что-то… Надеюсь, ты это не поймешь, а поверишь мне на слово. Я через это прошел. Прошел с большими потерями.
— Что? Что-то? — упирался Сенька.
И я, головой в стенку в соседней комнате — неужели скажет, неужели… То, что так и не смог до конца сказать мне. Не смог? Или решил, что я сама обо всем догадалась. А лишние разговоры послужат ножницами, которые перережут волосок, на котором в третий год нашего брака этот брак держался. Мы, точно веточки, смотрели в разные стороны, и чтобы создать композицию, нужно было для баланса насильно развернуть нас друг к другу — размочить слезами кору, которой покрылись наши сердца, и потом осторожно, любовными ласками, нажать на нужные точки, чтобы не сломать — слишком хрупки мы тогда были, оба… И наш сын, наш… Трехлетка. Пусть Сенька называл папой того, кого в папы выбрала ему я, но другого я бы ему и не хотела.
— Когда девушка, в которую я был влюблен в школе, выбрала моего друга, я думал, что мир мой никогда не будет прежним… Он действительно перестал быть прежним. Он стал другим — другим сделала его твоя мать и ты. Дождись другую, не сходи с ума… Это сложно, но это необходимо. Это не конец света, Сень, ну не конец…
Это было начало… Начало конца — я не ложилась в чужую постель с кольцом на пальце, я это кольцо снимала. И до сих пор не знаю, вылезу ли из той постели, если меня в нее снова пригласят, ведь кольцо на его пальце меня не остановило… И даже мысль, что я просто хотела поставить точку и вернуться к мужу, со временем забылась, и я считала месяцы и дни до его приезда или искала “цветочные” предлоги, чтобы поехать к нему самой.
