Ну вот увижу его… Глаза. И напишу. Не портрет, а какую-нибудь хорошую картину под настроение. Приподнятое! Ведь ничего страшного, если мы просто увидимся для передачи натюрморта из рук в руки, так сказать.
— Вы адрес знаете?
— Спрошу в справочном. Если ты его не знаешь?
Снова смешок. Он прикалывается надо мной или что?
— Как я вас узнаю? — спросила после озвучивания адреса училища.
— Я узнаю тебя, Лаура.
— Какая у вас машина?
— А это что-то меняет? — спросил он уже без смешка.
— На случай, если вы не узнаете меня. Машины не меняются так, как женщины.
Я не сказала — девушки. Не знаю, почему. Ни на что не намекала… Я вообще не планировала ничего, кроме передачи подарка постороннему человеку из рук в руки. Дрожащие… Дражайшему получателю сего шедевра…
Я же не знала, что получу в обмен сына… За розы на ватмане.
Но это всяко лучше Розы во плоти. Я стучала указательным пальцем по столешнице, заставленной кактусами, в надежде получить хоть какое-то указание свыше. Но над моей головой возвышался один только дядя Эдик.
— Лаура, ты ненормальная, — учил меня жизни его рот. — Впрочем, как все бабы. Это ты не можешь забыть, что твоего сыночка обидели, а Сенька уже эту Риту вообще не помнит.
— Как у вас все просто! — забарабанила я пальцем еще громче. — Из кровати вон, из сердца вон. Если вообще до вашего сердца можно добраться даже в кровати…
— Давай-давай, разведи тут трагикомедь. Разве твоя мать похожа на мою первую жену? Да боже упаси второй раз в одну реку… Если девчонки действительно как две капли воды, Арсений сам сбежит из дома.
— Да он не так, чтобы часто в нем бывает… — скривилась я, но наконец убрала руки от кактусов. — Папашка его хочет подарить ему квартиру, если он на пятерку защитится… Но зачем ему квартира с его фигаро тут, фигаро там…
Сын действительно все свободное время путешествовал, вел какие-то блоги, постил фотки и видео — короче, жил в обнимку с камерой. Когда оказывался дома, снимал, конечно, и для меня, но в основном этим занималась Виолетта, внучка Эдика.
— Что он будет делать с подарком, его дело, — выдал Эдик. — Ваше дело подарить и не лезть с советами. Захочет, продаст и прогуляет все деньги. Если захочет…
— Вот-вот…
Про свои подарки Эдик не вспоминал никогда. Это я помнила, потому что переругалась из-за его первого подарка с мужем в пух и прах. Эдик отдал мне свою старую машину. Ну как старую — трехлетку. Он мог и дальше на ней ездить, но видел, что мы никогда не скопим на машину, как многие в Союзе не скопили на цветной телевизор, а она нам позарез нужна вот прямо сейчас. Вернее, мне — развозить цветочки. Машинка была Пижо с большой “попой” — мой размерчик, но не мой фасончик: прав у меня еще не было, но машину оформили на меня, а Аркашке я выписала доверенность. Думаю, это было решением матери, которое Эдик не обсуждал. У Аркашки машины никогда не было, но права были — получил он их еще до приезда в Питер. Был уверен, что во второй столице сразу на авто накопит, но…
Весь капитальчик он проживал — съем квартиры, дорогие костюмы и ботинки, в которых можно было только на такси ездить, все это съедало все до последнего у.е., у-ё… В обычную парикмахерскую он тоже не ходил — ему нужен был стилист экстра-класса, хотя я до сих пор не смогла почувствовать разницу между салоном и экономом. В плане стрижки, а шампанское можно и дома выпить. Однако ж Осинский считал, что не должен быть белой вороной на бизнес-встречах и иметь возможность посоветовать клиентам своего мастера, свою баню, своего массажиста. Белой вороной он и не был, потому что был черным с абсолютно молочной кожей. Глядя на него, хотелось зажмуриться. А вот я — была этой самой белой вороной, но… всего раз! Всего один.
