— Твое, что ли?
Я обернулась к крохотному настольному мольберту, на котором висел загрунтованный ватман с розами… Белыми и розовыми, которые я и предложила покупателю.
— А как догадались? — почти что нахамила я.
Не специально. Скорее от растерянности.
— По улыбке… На том букете, — добавил покупатель, но я успела покраснеть. — Учишься?
— Учусь.
— Продаешь?
— Что? — тупила я по полной.
Казалось себе абсолютной идиоткой. И… Боялась впервые взглянуть покупателю в глаза — смотрела на свои руки: ногти не сгрызанные, но заляпанные краской, которую все недосуг было отковырять. Девчонки по бедности использовали ее вместо лака для ногтей, а я… Я просто не следила за руками. А он следил за ними — явно ж не за чужим рисунком на коричневой бумаге.
— Букет.
Фу… Меня отпустило. Я плохой продавец, очень плохой.
— Розы, да? Какой цвет? Бордовый? — запиналась я против воли.
И специально смотрела ему на руки — кольца обручального нет, а возраст есть. Я заметила благородную седину на висках, которую не спишешь на зиму. Не зима, и мокрый снег не идет.
— Я про картину говорю.
— Это не картина…
— А что ж тогда? — вскинул он брови, когда я подняла глаза к его лицу.
На лбу морщины, но это выражение лица мыслителя.
— Руку набиваю.
— Набила? Цену? Сколько?
В горле пересохло. Ну нет… Я не дам себя унизить.
— Нравится? Могу подарить. Все равно выкидывать…
Он усмехнулся, тряхнул головой.
— Ну спасибо. Беру. Дари!
Мое лицо из растерянного превратилось в серьезное. Только не в довольно серьезное, а в обиженное.
— Она не закончена.
— Когда за ней зайти?
Он серьезно, да? Или нет?
— Послезавтра. Мама будет работать, она вам отдаст.
— Вот… — он протянул визитку. — Позвони, когда зайти. Вдруг не закончишь?
Закончила. Дрожащими пальцами. Не понимая, зачем выпросила в училище рамку с паспарту и большой кусок крафтовой бумаги. Перевязала ленточкой, загнула край и нарисовала улыбку, а рядом свое имя: Антону от Лауры. Отчество писать не стала. Как и он в тот раз не стал покупать букет, за которым зашел и о котором я напомнила, сунув визитку в карман.
Позвонила до того, как дала маме задание передать подарок человеку, который о нем спросит.
— Лаура? Серьезно? — переспросил Антон по телефону.
Ну да, пришлось представляться девушкой, которая обещала вам картину. Мы же не представились друг другу в цветочном павильоне. А визиткой я ещё не обзавелась к тому времени. Что на ней писать-то было: художник? Я не художник, я только учусь. Цветочница? Ну, я же не Элиза Дулитл, не ваша прекрасная леди…
— Меня так зовут. Кстати, у жены Норштейна тоже итальянское имя… — не собиралась я хамить, я просто всем удивленным так отвечала.
Да и по телефону я не краснела.
— Меня Антон.
— Я в курсе. Яковлевич.
— Просто Антон. Можно забрать картину у автора. И получить автограф?
— Она уже подписана, — снова не хамила я.
Просто… Просто голос куда-то пропал. Остался недовольный бас.
— Ну спасибо-то я лично могу сказать? — сдался он со смешком. — Ты где сейчас? Картина с тобой? Куда подъехать?
Мог бы сделать паузы между вопросами. И сделал бы, нужны были б ему мои ответы. А так… Возможно, давал мне возможность соврать, что я не дома или что картина дома. Но мне эта возможность не была нужна, потому что была другая — возможность увидеть его ещё раз и испытать под его взглядом пугающий холодок, бегущий по спине. Что-то ещё? Да нет, о жаре в другом месте в тот момент я не думала совсем. Просто хотела… Влюбиться, ну да — все великие мастера творят под влиянием чувств. А у меня оно одно единственное — чувство вечной усталости.
