— Ты из-за горшков звонила? — ответила мать еще грубее.
— Аркашка решил поехать в Иркутск.
— Надолго или навсегда? — в голос матери не добавилось нежности.
Я по-прежнему сидела на полу и уже полностью распрямила провод стационарного телефона. Оставила его только потому, что аппарат был с диском. Кнопочные с антеннками-шоколадками быстро приелись.
— Ты тоже так подумала? — сглатывала я набежавшие горькие слюни.
— Невелика потеря, Лаура.
— Мама, что тебе в Осинском так не нравится?
— То, что ты его не любишь.
Я зажмурилась, почувствовав слезы задолго до ее последней фразы: они навернулись сразу, как я сообразила, что у нас с ней мысли сходятся. Не как у дураков, а как у двух умных женщин.
— Ты не любишь Эдика и что?
— Мне и лет-то… И я родила ребенка от любимого мужчины. А ты?
— И я тоже… — не врала я, пусть мать этого и не знала.
— Ты в это веришь? Я же видела твои глаза тогда и сейчас… Я, конечно, сначала обрадовалась, что ты сумела уйти от своего, но сейчас… Мне кажется, если бы не общий ребенок, вы бы давно разбежались.
— Мам, это не так…
— Дай бог… Лаура, пусть едет, — добавила после паузы, и у меня от звука ее голоса вспотело ухо, или я слишком сильно вжалась в кружок трубки. — Это даже не для него. Для тебя. Финансово ты от него не зависишь. Морально… Я не знаю… Вот и проверишь, насколько он тебе нужен.
— Мам, у нас ребенок, — повторяла я, как мантру. — Если он уедет, это все… Я не собираюсь отправлять ребенка в Иркутск даже на лето. Да и вообще — папа раз в год, это не папа. Лучше без папы… Скажу, что улетел на Марс, — говорила я, кусая губы, не понимая, как так спокойно могу говорить о разводе, о котором мой муж пока даже не заикнулся.
Кто ж его знает — зачем ему в Иркутск… Я же не спросила.
— Лаура, если ты думаешь о разводе, разводись.
Я не могла вспомнить, длинной ли была пауза после моей последней фразы, за которую мать созрела с выводом. Или все же Татьяна Викторовна донесла до меня мысль, которую и хотела, которую давно вынашивала, глядя на нашу с Осинским семью со стороны.
А что было с нашей семьей не так? Или мать просто считала, что не будь беременности, я бы подлечила душу и тело с Аркашкой и шагнула вперед. Временами даже я так думала… Но не будь беременности, у меня бы не было ребенка от любимого мужчины. Второй раз полюбить невозможно. Не верю. Тогда это не любовь, если испытываешь ее к каждому второму встречному.
Для него я была просто цветочницей, и Антона Яковлевича это нисколько не напрягало. Второй курс, пора повального гриппа — сначала мамина сменщица не свалилась в постель с температурой под сорок, зато потом ушла с работы на два месяца — с осложнением на легкие. Слезно молила сохранить за ней место, и мать из жалости работала на полторы ставки, а оставшуюся половинку отдала мне. Март, холод, иногда слякоть, иногда лед — не до цветов, если они не белые розы на белом… Белой бумаге. В те времена можно было завернуть букет в сегодняшнюю газетку, и это никого бы не смутило. Но никто тогда не думал, что крафтовая бумага когда-то станет трендом в упаковке тюльпанов. Но я именно в нее, оставшуюся у меня после одной из работ, упаковала букет.
— Это действительно красиво, — сказала я озадаченному покупателю и нарисовала на отвороте бумаги улыбку, когда она ещё не была смайликом.
Следующим в очереди был он. По деловому костюму, тугому узлу галстука и тонкому драпу пальто я поняла, что можно протянуть, не дожидаясь заказа, розы: белые. Самый большой букет. Ну да, белые… Или все же розовые? Это же тоже из песни. Я предложила соединить два цвета в один букет, потому что покупатель продолжал по-деловому неоднозначно молчать.
