Радов сжал челюсти. По мощным скулам прокатились желваки. Я его сильно задела.
Но, представить себе только, он всё ещё держался.
Прошла всего пара секунд, и он заставил себя расслабиться — напрягшиеся было широченные плечи вновь опустились. Он медленно выдохнул.
— Ладно. Пусть. Я это заслужил.
— Заслужили.
— Есть ли вероятность, что смогу заслужить и прощение?
— Исключено, — огрызнулась я. — Никогда я вас не прощу. Никогда!
Радов смотрел на меня. Не спешил продолжать разговор. Просчитывал мои вероятные ответы?..
— Что ж, — наконец проговорил он, разглядывая моё лицо, — было бы глупо с моей стороны требовать от тебя прощения. А умолять я, извини, не обучен. Уважаю твоё решение. Мне очень жаль, что мир между нами невозможен, но и вернуться назад, чтобы всё исправить, я тоже не могу. Надеюсь, хоть это ты мне извинишь.
Сволочь. Бархатный язык. Мастер дипломатии. Научился стелить гладко. Неудивительно, что у него так славно переговоры идут. Неудивительно, что так разбогател.
А я теперь выгляжу как склочная баба, которая до того много о себе мнит, что до горящего раскаянием богача снисходить отказалась.
Но никакие склоки мне не нужны. Я просто не хочу вообще с ним общаться.
И видеть его не хочу. И слышать.
— Могу я хотя бы надеяться, что наше неприятное прошлое не будет мешать нашей общей работе?
— А у нас разве есть какая-то общая работа? — я смотрела на него в упор. — Или это вы о своём строительстве в центре города?
Радов снова нахмурил брови:
— Этот проект очень поможет городу. С учётом этого и разрабатывался.
— Ну, конечно, если вы так говорите, — пробормотала я и отвернулась к окну.
И вот это его сильно задело. Да как я посмела не поверить в чистоту его помыслов?
— Ксения, я не отказываюсь ни от чего только что сказанного, но прошу тебя помнить — этот проект очень для меня важен. И с мэрией у нас всё идёт гладко. Предпочитаю, чтобы так всё и оставалось.
Так вот за кого он меня держал… За мелкую пакостницу?.. После яростной пикировки пару дней назад в ресторанчике решил, будто я опущусь до каких-нибудь, прости господи, диверсий?
Но вместо того, чтобы поступить, как любой благоразумный взрослый человек, я прищурилась.
— Надеюсь, и вы меня поймёте. Я ваши предпочтения в расчёт не принимаю.
Мы были уже совсем недалеко от мэрии, и я могла позволить себе этот маленький демарш. Внутри всё зудело от желания поквитаться — слепого неутолённого желания, съедавшего меня все эти годы. И, к сожалению, желание это средств не выбирало.
— Ксения, — в низком голосе Радова прорезались стальные нотки. — Я настоятельно рекомендовал бы придерживаться нейтралитета и не лезть в эти дела.
— А иначе что? — я приподняла бровь, поглубже заталкивая горечь, пытавшуюся просочиться в мои слова. — Что вы предпримете, Максим? Проучите меня как следует, да? Как тогда, в подъезде?
Радов смотрел на меня в полнейшем недоумении.
— В каком подъезде?
Авто начинало замедлять ход. Впереди уже маячило крыльцо знакомого серого здания. А меня начинали душить предательские слёзы.
— В каком подъезде? — придушенно повторила я, сграбастав лежавшую на коленях сумку, и сама не поняла, как скатилась на ты. — Да тебе что, Радов, память отшибло?
Он рассматривал меня с откровенно помрачневшим лицом, видимо, ожидая что я всё-таки объяснюсь. Не дождался.
— Я… понятия не имею, о чём ты сейчас говоришь.
Авто ещё как следует не затормозило, а я уже распахнула дверцу и вылетела наружу. Меня колотило.
