Нефритовый слон - страница 40

Втягиваю носом запах его кожи, лижу ее языком и мое подсознание недвусмысленно намекает мне вот на что: я так желала ощутить вкус свободы. Только искала его где угодно, кроме как там, где стоило.

Вот же он, помог мне бежать, готов ради меня на все, и снова спас, когда я думала, что осталась совсем одна.

– Мой вкус свободы, – шепчу ему на ухо, и понимаю, кто бы еще на земле простил меня, пни я его сначала вместо благодарности.

И, после всех приключений последних нескольких часов, мне необходимо ощутить себя желанной. И любимой.

Сил дойти до кровати нету, я беру то, что мое по праву. Снова и снова, и снова.

А он тихо протяжно стонет, глядя на меня так, словно я ангел, только что сошедший к нему с небес.

***

На работе о своих приключениях я не рассказываю никому (конкретно Агнии Викторовне, в обиходе просто Агнии, потому что с хозяином, Денисом Петровичем, мне бы откровенничать и в голову не пришло), а вот сама вспоминаю о них до самых выходных.

Особенно о том, как Юра спас меня.

Когда в аптеке нет посетителей, и Агния не видит, я брожу по ней, как по лабиринту Фавна, трогаю лекарства руками, некоторые нюхаю и твержу как заклинание, которое нужно выучить наизусть: «Он мой враг! Всего лишь раб! Мой верный пес!». Но с заклинанием что-то не так. Оно не работает, совсем. Чем сильнее я пытаюсь, тем хуже результат. А перед мысленным взором его лицо, в момент сразу после того, как я двинула его в живот. Он только что спас меня, а я…

Я ухожу в туалет и плачу. Мое подлое тело сразу предало меня. Душа – о ней и говорить нечего.

Подсознание давно играет со мной в кошки-мышки (иначе как объяснить то, что у него всегда мамин голос). Память давно шалит. Что мне осталось? Только разум.

На ум приходит сцена из «Формулы любви» (мама очень любила этот фильм). Та, когда Калиостро, собираясь застрелиться, говорит о том, что ему остался только разум, и возомнил, что он и есть Бог.

Мой разум тоже возомнил о себе что-то подобное?

Вечером, после работы, я принимаю решение: один раз без задней мысли позволю выразить тому, кто меня спас, свою благодарность.

Разум тут же шипит на меня: «Не забывай, кто перед тобой». Но впервые на моей памяти я рычу на него в ответ: «Я не забываю. Но за спасение принято благодарить».

Отблагодарю его один раз и позволю себе забыть. Эдакий компромисс между моим разумом и честью.

Придя в однушку, чувствую на себе настороженный взгляд пса, желающего оценить, в каком настроении хозяйка.

– Пойди сюда.

Но в этот раз в первые мой приказ исполнен лишь частично. Он идет, но не приближается на расстояние удара.

– Иди сюда. Я хочу попросить прощения. За то, что случилось после того, как ты спас меня. Незнание не освобождает от ответственности.

Поэтому я хочу искупить свою вину и выразить благодарность.

Пойди оденься и приходи в комнату. Я жду тебя.

Он подчиняется.

Окидываю его взглядом и думаю о том, что уже отвыкла видеть его в одежде.

– Присядь на кровать.

Когда это исполнено, встаю перед ним на колени и снимаю ботинки с его ног. Сама, своими руками. Потом стягиваю носки и принимаюсь массировать ступни.

– Откинься на спину, расслабься. Я не ударю. Слово даю.

Он ложится, раскидывается, глаза закрыты, голова повернута в бок, грудь вздымается, прикрытая тканью синей рубашки с пуговками.

Сначала массирую ступни, потом забираюсь на кровать и ложусь с ним рядом на бок.

Провожу ладонью по гладко выбритой щеке (помнит, как я наказала его однажды за щетину, а потом купила ему отличный бритвенный станок). Касаюсь кончиками пальцев его ушной раковины. Соскальзываю на шею. Двумя руками начинаю массировать шейные позвонки.