Например. Для чего Фекле курица непременно с головой?
— Присмотри за Анной, пожалуйста, — попросила я со всем отпущенным мне спокойствием, словно речь шла о чем-то невозможно обыденном, и я не оставляла малышку на попечение древней проворной старухи в пропитанной дымом закопченной избе. — Я попробую… — Сулить опрометчиво, лучше явиться с неожиданно полным мешком, чем с пустыми руками вопреки ожиданиям, добычу воспримут как должное, провал припомнят еще не раз. — Отыскать одного человека.
— Дядю Аркашу! — обрадованно запищала Аннушка и попыталась вскочить, я нежно, но требовательно уложила ее обратно. — Ты приведешь дядю Аркашу!
Знаешь, милая, вот я уже не уверена, что стоит его искать. Кольнула ревность, в конце концов, моя родная дочь привязана к чужому ей человеку, этому должно быть объяснение, но я озабочусь им как-нибудь после.
— Я не обещаю, что найду его прямо сейчас. Темно, ночь. Он мог даже и не приехать, — я повернулась к Фекле: — Бабушка, скажи, как дойти до Соколина?
— А как шла? — оскалилась старуха. — Так и иди.
Как будто я помню, как я шла. Местами ни зги не было видно. А еще меня терзали боль, и страх, и вся местность тут для меня одинаковая, дикая и запущенная.
— Нет. Мне нужно дойти так, чтобы меня никто не увидел.
— А тогда избу обойди и ступай себе по тропинке, — оскал Феклы стал шире, и то ли мне показалось, то ли на самом деле в ее лице проступило нечто нечеловеческое. — Прямо, прямо, только как до капища дойдешь, не зевай, сворачивай на колокольню, на капище не ходи ночью, а то не вернешься.
Редко и громко ухала сова и нагоняла жуть, с полей поднимался белесый туман, похожий на портал в другое измерение, воняло навозом и гнилью, я пробиралась огородами — о господи, опять огородами! — и с изумлением отмечала, насколько Лукищево-Поречное благополучнее, чем моя вотчина. Преждевременно, наверное, но я стала спокойнее, устроив и накормив дочь, найдя себе хоть какое, но пристанище, и теперь жадно впитывала все, что выхватывал из темноты взгляд.
Изба Феклы стояла на самой окраине, прочие дома терялись в ночи, но крепкие крыши и ухоженные огороды говорили сами за себя. То ли крестьяне здесь были не в пример трудолюбивее, то ли барин их правильно мотивировал. Может, все тем же медведем?..
Было раннее лето, что растет на грядках, я и в своем прежнем мире вряд ли могла опознать, но что использован каждый пригодный клочок земли — факт. Что-то похожее на огурцы, а здесь, кажется, репа, кабачки, морковь. Нет сомнений, чем в деревне удобряют посадки, совсем скоро, завтра или сегодня, если новый день уже наступил, я буду по уши в коровьем дерьме. Ни капли меня это не пугает, лишь бы не спутать овощи и сорняки, с Феклы станется выдрать мне за загубленную петрушку прядь волос.
Я замедлилась, пригляделась… и отказалась от легкой наживы. Во-первых, даже если я определю, что съедобно, что нет, все это не созрело. Во-вторых, мне мало одних овощей, а Аннушке и подавно. В-третьих, не воруй, где живешь, особо у тех, кто тебя приютил.
Луна устыдилась моих помыслов и прикрылась жиденькими облаками, я, подобрав крестьянскую юбку и лихо сдвинув на затылок бабий платок, уверенно топала по тропинке в неизвестность и для храбрости мурчала под нос привязчивую глупую песенку.
Перед рощицей я оглянулась — деревня спала, где-то далеко светилось окошко, возможно, как раз у Феклы. Блеяла коза, и я подумала, вот если бы я умела доить, не пришлось бы идти в ночь глухую черт знает куда, но кто бы знал, какую стелить соломку? Сове наскучило меня донимать, она бесшумно пронеслась прямо надо мной… я себя успокоила, что это сова, а не тварь, питающаяся свежими барышнями. Рощица взбиралась на холмик, темнела, заманивала во мрак, я шла и впечатлительности не поддавалась.
