— Дед Семен, так она воровка! — возмущенно взвыл Степка, размахивая руками. Дед, видимо, имел авторитет, не обязательно в виде дубинки. — Она у барыни яйца покрала! Вон корзинка стоит!
— Не слушай его, дедушка! — я не кричала, скорее хрипела, но Степка заткнулся от неожиданности, услышав мой голос. — Не слушай! Он сам мне за это дело пятнадцать яиц посулил. Сам в курятник сходил и набрал. И корзинку отдать обещал, а то нести как.
Сначала ты работаешь на репутацию, после — она на тебя, и Степка эту простую истину если вдруг и усвоил, то методом от противного. Дед Семен хмыкнул и погрозил Степке кулаком, а на меня посмотрел с превеликим сомнением, но, к моей огромной досаде, не взял на себя ответственность за решение конфликта здесь и сейчас, старый хрыч.
— А ну пошли, оба, — скомандовал он, потрясая для острастки дубинкой.— Эх, девка, девка, что же ты так продешевила? Пятнадцать яиц, тьфу! А ты, охальник, с тобой я еще после поговорю… Куда? Оба пошли со мной!
Степке бежать было некуда, мне тоже, потому что он в два счета меня бы нагнал, но корзинку я прихватила. Дед Семен тотчас сделал попытку ее отобрать.
— А что тискал да уговаривал, за это платить не надо? — огрызнулась я, актерствуя изо всех сил и понимая, что за яйца я буду биться до конца. — Дедушка, ну что тебе хотя бы пяток яиц? У меня дочка голодная… — Я шмыгнула носом и была озабочена больше тем, чтобы расположить к себе деда, чем предстоящим разговором с матушкой, но едва я открыла рот, чтобы развить свою легенду и выдавить из деда Семена, а если получится, то и из Степки, слезу, обозлилась на себя так, что прикусила раненную губу и даже не застонала.
Настя говорила, что у моей матери осталось всего три курицы. За недосмотр за ними мать приказала до смерти засечь какого-то беднягу. Получается, что я все же пришла не в свое имение, а черт знает куда…
К лукищевскому барину, который розгам предпочитает травлю медведями. Но Степка сказал «у барыни яйца украла», и выходит, есть шанс отделаться легким испугом, если барин загулявши и спят. Вся деревня спит, но вот барский дом местами подсвечен, как паршиво, значит, чему быть, того мне не миновать.
— Дедушка, — выдохнула я, обмирая от страха и готовая уже на самые крайние меры. — Дедушка, не сдавай меня барину!
Дед Семен покосился на меня, обменялся многозначительным взглядом со Степкой, и я прозрела: появился старикан невероятно не вовремя. Степка, возможно, был бы умеренно деликатен, а я нарвалась на ту же самую кару, только с барином, и вряд ли отсюда уйду живой.
— Барину? — протянул Степка и осклабился. Дед Семен снисходительно фыркнул. — Да мы, почитай, забыли, как он выглядит, барин! И что тот барин, такого лядащего искать будешь, а не сыщешь! — и они оба захохотали.
Непонятно, но у меня от сердца отлегло, пусть ненадолго. Дед втащил меня за плечо на крыльцо добротного каменного дома, толкнул дверь, и на меня пахнуло пряными теплыми травами.
— Иди-иди, — посоветовал дед Семен, подталкивая меня в спину. — Барыня-то ночами не спит, все книжки читает да в альбомах рисует, а то и в роялю играет. Вон туда иди, а корзинку оставь. Степка, а ты куда, любодей?
Из темного коридорчика дед впихнул меня в небольшой зал или скорее комнатку, очень уютную, в зелено-бежевых тонах. Прежде я назвала бы этот стиль пасторально-нарочитым — деревянные некрашеные полы, круглый столик, светлые занавески, изящные стулья с весенней зеленой обивкой, кривоватая глиняная ваза с чуть увядшими цветами, чахлая масляная лампа. Вошел еще один старик, но уже не в рубахе, а в сюртуке с чужого плеча, сделал лампу ярче, забрал цветы, посмотрел укоризненно на всю нашу компанию.
