— Слушаюсь, ваше сиятельство.
— Прасковью разбуди, пусть разогреет и принесет сюда, что с ужина осталось, и… — она бросила быстрый взгляд на меня. — Кашу сварит, а лучше куриный суп. В горшки положит и хлеба свежего соберет.
— Будет сделано, ваше сиятельство.
Мартын распоряжениям княгини не удивлялся, вероятно, и мне стоило закрыть наконец рот. От барыньки, сосущей палец как годовалый ребенок, я подобного решения не ожидала.
— Ступай.
За Мартыном закрылась дверь, я зажмурилась что было силы и затрясла головой. Мой рассудок был способен на любые подлянки, и я вполне допускала, что княгиня со мной еще не закончила.
— Где ваша дочь, Любовь Платоновна? — спросила она. — Сколько ей лет?
Понятия не имею, сколько ей лет. Я и о себе ни черта не знаю.
— У Феклы, — ответила я, сердце замерло, и неприятное предчувствие больно его кольнуло, но княгиня радушно улыбнулась и указала на стул.
— Я пошлю за ней, — предложила она, я явственно вздрогнула, представив, как испугается Аннушка, увидев незнакомых ей людей, и княгиня успокаивающе подняла руки. — Или сами сходите сейчас или поутру. Не тревожьтесь за дочь, Фекла — баба добросердечная, хоть и чтит капища, а не колокольни. Ну да делить Хранящих на зло и добро — лишь гневить их. — Княгиня дождалась, пока я сяду, села сама, по-простому поставила локти на стол, пристроила на сложенные пухлые ручки подбородок. — Что же мне с вами делать, Любовь Платоновна?..
Вот уже почти две недели я работала экономкой в усадьбе княгини Софьи Павловны Убей-Муха. Княгиня превосходно справлялась, экономка была ей не нужна, она просто протянула мне руку помощи, а я приняла ее и делала все, чтобы оправдать оказанное доверие.
А еще рутина успокаивала, давала уверенность, вселяла призрачную, но такую необходимую мне надежду, что все устаканилось наконец и больше не нужно бежать, схватив ребенка, думать, где спать, что есть и что со мной и с дочерью будет завтра.
Хлопот было много — я придумывала себе их порой на пустом месте, но, как выяснялось, всегда не зря. Я вставала с петухами и ложилась, когда загулявшие парни и девки переставали голосить песни за темной околицей. Я бегала, подбирая холщовые юбки — крестьянское платье я приказала вычистить и убрать, щеголеватая горничная княгини принесла мне кое-какие наряды, которые ей самой поднадоели. Мне на пижонство было откровенно плевать.
Имение у княгини было огромным, но в моем ведении находился пока только дом, хотя, как я понимала, недалек тот час, когда мое влияние распространится на все хозяйство. Софья удовлетворенно кивала, когда я, взмыленная, проносилась мимо нее, и кидала на меня многозначительные взгляды, когда мы вместе обедали или ужинали, а пару раз обмолвилась прямо — меня ждет место управляющей, если я и дальше буду так хороша.
Этого я опасалась — я не понимала ни черта, а должна бы. Любовь Платоновна выросла в деревне, а я с трудом заставляла себя не шарахаться от вольно разгуливающих по заднему двору гусей, будь они прокляты, и вздрагивала от внезапного мычания. О полях, посевах, уборке и хранении урожая я предпочитала не задумываться вообще.
Аннушка, когда я пришла за ней вместе с Мартыном Лукичом, спокойно спала, а Фекла пряла при свете лучины. Княгиня щедро отблагодарила старуху за заботу о моей дочери — ей перепали все пятнадцать яиц и живая курица, которую безжалостно поймал Мартын Лукич. Курице Фекла обрадовалась, яйца спрятала, Аннушку разбудила с досадой, ворча, что дали бы дитю поспать, она и так намаялась. Я взяла с Феклы слово, что если Агапка курицу за меня принесет, то это будет единственная украденная курица. Фекла обиделась, ткнула на княжеское подношение и объявила, что от Агапки курицу никакую не возьмет, ибо негоже на капище нести незаслуженное.
