«Авантюристка!» – мелькнула в сознании странное слово. Что значит точно, не помнила, но понимала, что очень оно подходит Дунечке.
– Что делать будем? – мысленно спросила я Ерофея, признавая его старшинство в посольстве.
– Выдрать надо! – резко ответил тот.
– Почему? – вскинулась девочка.
– По заднице. Крапивой.
Дуняша надула губы. Она-то себя героиней чувствовала, а её крапивой.
– Ты подумала о том, что чувствовали Боянка и Богдан Силыч, когда поутру не нашли тебя в светлице твоей девичьей? – спросила беглянку.
– Разозлились, наверное…
– Зная соседку, думаю, что она от горя и заболеть могла. А ещё думаю, обидно ей очень. Мало сделала для тебя?
– Так я же не прошу! Сама она… – вскинулась Дуняша. – Она хочет, а меня заставляет.
– И что же она тебя такое страшное делать принуждает? – с горькой усмешкой спросил Ерофей.
В силу нелёгкого жизненного опыта он понимал, что эгоистичный подростковый бунт, когда думаешь только о своих желаниях, считая, что весь мир с дурацкими правилами поведения, нормами морали, устаревшими ограничениями настроен против тебя, может не просто навредить, но искалечить, а то и вовсе уничтожить. Чем могла закончиться для легкомысленной девчонки прогулка по ночным улицам в одиночку? А то, что доски на дне сундука оказались плохо подогнаны, и вовсе удача. Иначе нашли бы на одной из стоянок посиневший от удушья трупик.
– Ну… – девочка задумалась.
Не глупая же, понимает, что Боянка ей добра желает. Жаль только, что пока суть «что есть добро» у них разнится.
Домой девочку не отправили. Не связывать же её, а в ином случае сбежит.
– Пусть едет. Глядишь, убедится, что жизнь в степи не мёд с сахаром, – разрешил Ерофей. – Но я бы выдрал!
Боянке написала письмо с обещанием присмотреть за Дуняшей и отправила со встречным обозом в Светлобожск.
Эх, дороги…
– Уважаемый Зеки-ага́, – на короткой остановке жестом пригласила я советника в карету; дождавшись, когда тот устроится на мягких подушках и примет от Дуняши, ставшей моей компаньонкой, пиалу с холодным отваром, спросила: – Кого из своих людей вы, мудрейший, посоветуете нам в учителя верховой езды?
Ерофей, знавший о моих планах, озвучивал вопросы на тюркском слово в слово.
Старик чуть было не поперхнулся от услышанного, но сделал вид, что жидкость в сосуде плеснулась от неровного хода кареты.
– Зачем вам это? – откашлявшись, задал он встречный вопрос.
Сделав вид, что не понимаю, повернулась к послу, дабы услышать перевод.
– Ездить по степи, – состроила я самое невинное выражение лица. – Карета, после того как доставит нас до каганата, отправится назад. Да и вряд ли между стойбищами есть хорошие дороги. Как же я смогу навещать людей, нуждающихся в поддержке Хранительницы Степи?
– Не надо никуда ездить. Женщина должна сидеть у очага или у колыбели, а не по степи на коне мотаться, – недовольно проворчал Зеки-ага, а потом спохватился и попросил Ерофея: – Не переводи это. Скажи, что вряд ли после столь долгой разлуки отец отпустит её в степь.
– Ерофей, – поторопилась я мысленно предостеречь парня, – переводи, о чём он просит. Советник отлично понимает по-русски.
Судя по безмятежному лицу новоиспечённого посла, это был уже известный факт – или за время учёбы он хорошо научился скрывать свои эмоции.
– Зачем же вы тогда подарили мне такую прекрасную лошадку? – я качнула головой в неопределённом направлении за пределы кареты. – Кстати, как её зовут?
