Немного тьмы (на краю света) - страница 7

Смеюсь и предлагаю попить чего-нибудь теплого. Ставлю на огонь казанок с водой. На небе восходит звезда.

– И все равно. Ты не похож, – говорит Вика.

– Чего?

– Ты не похож на суицида. Ты похож на координатора. Покажи анкету.

Безразлично пожимаю плечами и достаю из кармана «паспорт самоубийцы». Вика читает вслух:

– Герасимов Герман Иванович. Ого! Да тебе уже тридцать семь! Так, так. Местожительство: Одесса. Ого, и я когда-то в Одессе жила! Как там сейчас?

Пожимаю плечами.

– Да нормально, – говорю. – Так, как везде.

Мы пьем кофе.

Вика просит рассказать что-нибудь о себе. А у меня как раз настроение выгнать на-гора пару мулек. У меня появляется желание отомстить этой девушке – непонятно за что, правда.

– Я врач, – говорю. – Врач-гинеколог.

Вижу, Вика этого не ожидала. Смотрит на меня уже другими глазами. Наверное, перестраивает сейчас свои первые впечатления.

– У меня что-то не в порядке с головой, – начинаю я вдохновенно.

– Это я заметила, – без иронии говорит Вика.

– Понимаешь, я не хотел быть гинекологом. Я хотел стать эндокринологом, – добавляю медленно. – Эндокринологом, Вика. Лечить стыдливых гермафродитов, прислоняться фонендоскопом к страдающим ожирением подросткам… Любоваться безобразными криптохорами-мутантами с письками, как окаменевшие слизнячки.

– Фу-у… ты в натуре больной, – почти одобрительно замечает девушка. Только почему одобрительно?

– Вот и я говорю: больной на всю голову. Поэтому эндокринология – это мое. Мое. А судьба отправила меня на гинекологию. Тоже будто бы живописная профессия. Ничего не скажу, поначалу я был доволен. Иногда такое случалось увидеть, ночью весь в поту срывался. Пока молодой был, интересно было. Был энтузиазм, понимаешь? А потом попустился. Запала не стало.

Я-то ждал, когда меня отправят на медосмотры. В вузы, в техникумы. Вот что меня манило. Ставить клизмы нежным красавицам. Вытирать губки их «ротиков» марлевыми тампонами. А крючочки? Шпатели? Пинцеты?! Вместо этого я имел дело с сорокалетними закомплексованными прихожанками местной православной церкви. Их даже клизма не разбудит.

Меня отправили на периферию, в районную больницу. Моя профессия духовно старит человека. И так уж эта работа устроена, что к самому интересному ты сможешь получить доступ только тогда, когда оно уже станет абсолютно непривлекательным. Мои глаза постарели на этой работе, а сердце покрылось илом. И что с того, что теперь у меня были и клизмы старшеклассницам, и аборты пенсионеркам? Ничего.

Вика меряет меня взглядом и с пониманием кивает.

– А потом… знаешь… потом совсем другими глазами посмотрел на свою профессию. Совсем другими. Я представил себе, что я повар и имею дело с моллюсками. Без гадливости, без ажиотажа – но и без паники. Моя профессия меняет человека.

Вздыхаю, и Вика будто чувствует всю тяжесть креста, который несут гинекологи.

– Да, гинекология меняет людей, особенно мужчин. Как правило, в не слишком хорошую сторону. Это как радиация. Сначала весело – счетчик трещит, сердечко колотится, а потом бац – и отвалилось. И нигде ничто не шевельнется, не затрепещет. Ну, ты понимаешь, о чем я. У женщин этого нет, у вас всё по-другому.

– Вместо того, – продолжаю, – чтобы возлюбить девушек всей душой и сердцем, я наоборот. Я замкнулся, стал бирюком, перестал мыть голову. Я знал: у каждой дамы между ног живет моллюск. И, глядя на контуры женского лица, на разрез губ, на форму скул, на нос, на подбородок, я в деталях мог спрогнозировать, какой будет мантия у моллюска. Предчувствовал, ясным или темным будет его глубоководный взгляд, а также предрасположена ли дама к грибковым заболеваниям.