судя по смуглому лицу, черным волосам и «якутским»
глазам, не был русским. Ручонка его, видимо, от чего-то
пострадавшая, была замотана тряпкой. Несмотря на это,
он единственный из «пришельцев» оказался словоохотлив и улыбался всем самой открытой и дружелюбной
улыбкой, так и не поняв пока, что такое война.
– Ну, давай знакомиться. – Дед сел рядом с детьми. –
Как тебя кличут?
– Я Константин Иванов, – болезненно поморщился
старший и подвинулся поближе к матери. Дед увидел,
что расспросы доставляют ему сплошное мучение, и
оставил его. Кивнул головой женщине:
– Чего-то у тебя младший на Иванова не похож…–
пошутил дед, никогда не отличавшийся церемонностью.
– Это соседский, – спокойно ответила женщина. –
Они только весной и успели к нам в село переехать…
Хотели лучшей жизни… Я его забрала, когда в их дом
бомба попала. Там… и у нас… никто больше… – она замолчала. Я увидел, что от воспоминаний об этом по ее
безэмоциональной щеке потекла такая же безэмоциональная слеза. Мне кажется, она еѐ даже не заметила.
Женщина больше ничего не сказала, но и без единого
слова всем стало понятно, сколько боли и страха они пережили.
А дед будто ничего не заметил. Не стал ни о чѐм расспрашивать. Вместо этого он протянул руку младшему:
– Ну а ты кто?
– А я Мургун Тайбырович Тайахов! – с гордостью
щегольнул именем мальчишка и, сам не зная чему, засмеялся.
Дед крякнул.
– Эк, какой удалой!
Запахло печѐными лепешками. Беленький мальчик и
женщина никак не отреагировали – они уже привыкли,
что праздник бывает только на чужой улице. А чѐрненький забежал в чулан, к печке, и с аппетитом потянул запах:
– Ничего себе! У вас ещѐ и кормят! Нам с Костиком
только дуля и достается! – хохотнул он. – Ну грибы еще
тѐтка в миске варила, когда находила.
– А что ела сама «тѐтка»? – невзначай спросила мать.
– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. – Не видел.
Вчера растолокла в кастрюльке траву такую… – он не
мог вспомнить название – то ли лебедь, то ли беда… В
общем, полынь какая-то… или сено, не знаю. И нам в ротики насыпала.
Мать, быстро прикрыв лицо фартуком, отвернулась к
печке и стала доставать лепешки.
– Поначалу-то, когда из дома уходили, и хлеб даже
был, такой кирпичиками, но он так быстро вышел…
– Ну, спасибо вам за ночлег, а мы пойдем дальше, –
прервала его рассказ женщина, взяла мальчонку за руку и
вывела его из чулана.
– Да ты погоди собираться-то. Поешьте сначала. –
Мать вышла в комнату и как ни в чем не бывало поставила на стол блюдо с горячей вареной картошкой.
Беженцы как будто глазам не поверили:
– Это что же, картоха? – спросил черненький мальчишка. А все «свои» сделали вид, что ничего особенного
не происходит. Будто они каждый день картошку кушают.
– Нет-нет, спасибо, мы пойдем! – женщина поспешно
накинула на плечи тужурку. Мать подошла и сняла с неѐ
тужурку.
– Пока не поедите – никуда не пойдѐте.
Пришлось женщине сесть за стол.
Взрослые ели не спеша… И только блестящие, жадные, голодные глаза сестѐр выдавали, что сегодня и у нас
редкий праздник. Они вместе с черненьким мальчишкой,
как волчата, хватали с блюда горячую картошку, и не
дожидаясь, когда она остынет, ели еѐ прямо с кожурой.
– Куда вы теперь? – спросила женщину мать. Та неопределенно пожала плечами:
– Подальше от границы… Если бы не дети, я бы там
осталась… – Женщина вновь поблагодарила за ночлег и
стала собираться в путь.
Дед снова подсел к черненькому мальчику и пригладил бороду.
