Непроторенная дорога - страница 4

– Твоё теперь, – прошептал он, сунув кубик в карман.

Возвращаясь в избу, Иван замер на пороге: лунный свет, пробиваясь сквозь ставни, упал на колыбель, и ему показалось, что спираль над Димой слегка светится. Он тёр глаза, списывая видение на усталость, но чувство – будто тайга сама благословила новую жизнь – осталось.

Утром, когда первые лучи солнца растопили иней на стёклах, превратив окно в витраж из водяных дорожек, Иван положил кубик с буквой «Д» в колыбель. Дима спал, сжав кулачок вокруг медвежьего когтя, а на его ресницах дрожали капельки – оттепель, рождённая дыханием новой жизни в ледяной крепости Сибири.

Комната дышала теплом печи, смешанным с ароматом свежеиспеченного яблочного пирога. Лучи зимнего солнца, пробиваясь сквозь морозные узоры на окнах, рассыпались по полу золотистыми бликами, словно кто-то невидимый играл алмазной пылью. На старом ковре с выцветшими розами, подаренном бабушкой Таней на свадьбу, сидел четырёхлетний Дима. Перед ним горкой лежали кубики – некрашеные, вырезанные из сибирской сосны отцом ещё до его рождения. На гранях виднелись выжженные буквы: «Д», «М», «С» – начало незаконченного алфавита, который Иван когда-то задумывал для сестры.

Мальчик поднял кубик с буквой «Д», поднёс к глазу, словно пытаясь разглядеть сквозь него тайну. За окном, в мареве морозного воздуха, метель рисовала на стёклах причудливые спирали, повторяя узор на его колыбели. «Вот и диалог», – мог бы подумать взрослый, но Дима просто засмеялся, ударив кубиком о пол. Звук, глухой и тёплый, эхом отозвался в углах избы.

– Димуля, смотри! – Мать, Татьяна, присела на корточки, держа в руках видеокамеру «Электроника», подаренную шахтёрами отцу за спасение бригады. Объектив дрожал в её руках, выдавая волнение. – Построишь башню до потолка?

Дима ответил не сразу. Его пальцы, ещё пухлые от младенчества, уже двигались с удивительной точностью. Он поставил два кубика вертикально, затем третий положил боком, прижав ладонью, словно боясь, что идея ускользнёт. Четвёртый кубик покатился в сторону, к печке, где в чугунке булькала картошка.

– Не-ет! – вскрикнул он, протягивая руку, но вместо того чтобы поднять беглеца, схватил следующий кубик – с трещиной от мороза, которую когда-то залил смолой отец.

Татьяна затаила дыхание. На экране камеры, размером со спичечный коробок, её сын напоминал алхимика, смешивающего элементы неведомой вселенной. Башня росла не вверх, а вбок, изгибаясь змеёй, будто повторяя путь реки Лены на отцовской карте, висевшей над кроватью. Кубик с буквой «М» застрял между двумя другими, образовав арку. Дима ахнул, подполз поближе, и его тень слилась с рисунком ковра, превратившись в гигантского медведя из дедовых сказок.

– Гляди, наш бунтарь! – шепнула Татьяна, ловя момент, когда сын, высунув язык от старания, пытался уравновесить кубик на ребре. Её голос прозвучал как в том далёком 1990-м, когда она впервые обняла этот кричащий комочек упрямства.

В дверях, затянутых ситцевой занавеской с маками, возник Иван. Его ватник был в угольной пыли, а в руках он сжимал пучок кедровых веток для банного веника. Увидев «творение» сына, он хмыкнул, бросив ветки в корзину у печи:

– Эх, Тань, опять твой бардак. У других дети замки строят, а наш…

– Наш – дорогу ищет, – парировала Татьяна, не отрываясь от видоискателя.

Дима, будто услышав, шлёпнул ладонью по полу. Башня дрогнула, и кубик с трещиной съехал вниз, ударившись об ножку стула. Мальчик замер, брови домиком. Отец, скрестив руки, ждал слёз. Но вместо этого Дима вдруг засмеялся – звонко, как весенний ручей, пробивающий лёд. Он схватил упавший кубик и, к ужасу Ивана, швырнул его через всю комнату. Деревянный брусок со звоном ударился о медный таз у двери, где лежали еловые шишки для растопки.