С другой стороны, что с ней может произойти? Маргарита зажарит Настю и подаст гостям в качестве главного блюда? Ерунда.
Так себя успокаивала Настя. Бредовая идея, что она может стать жертвой какого-нибудь сатанинского обряда по воскрешению обожаемой Светланы, упорно не покидала ее. Надо при случае сказать Маргарите, что с невинностью Настя покончила пару лет назад. На всякий случай. Если им вдруг позарез нужна кровь девственницы.
Прошло еще полчаса, и они, наконец, свернули с трассы на идеально заасфальтированную дорогу, петляющую между сосен.
Опасения, что дом Маргариты окажется зловещим замком посреди дремучего леса, к счастью, не оправдались. Дорога закончилась обыкновенным, пусть и элитным дачным поселком.
Владимир остановил машину возле высоких кованых ворот, сквозь которые Настя разглядела пухлый трехэтажный особняк, выполненный по моде позапрошлого десятилетия в стиле дворянской усадьбы.
Дверь, как и положено, открыл дворецкий. Только не старый и надменный, а молодой и преувеличенно веселый, чем не вписывался в полную скорби жизнь Маргариты.
– Привет, ты Настя? Вообще-то слуги у нас заходят через черный ход.
Настя отпрянула
– Серьезно?
Но парень широко дружелюбно улыбнулся, весьма довольный собой.
– Шучу, конечно. Пойдем, провожу тебя на кухню – ты же не против, если мы будем на «ты»? Меня, кстати, зовут Степан.
Очень скоро выяснилось, почему он в доме скорби позволяет себе неуместное веселье: Маргарита еще не приехала, а комната ее отца, расположена на третьем этаже, в противоположном крыле дома, до куда смех и радость не доносятся, а хранит приличия хорошо воспитанная чинная тишина.
Если бы не веселый дворецкий дом действительно можно было назвать «обителей горя и печали». Свет везде приглушен, чтобы его блеск, надменно озаряющий роскошь обстановки, не мешал хозяевам придаваться грусти и воспоминаниям о былом счастье, которое когда-то, наверное, обитало и здесь. Если оно действительно здесь когда-либо обитало. Не похоже что-то.
Все зеркала в доме были завешаны, точно хозяйская дочь умерла только вчера, а пространство между ними плотно занимали портреты. Не фотографии, а именно портреты, писанные художниками на заказ.
Со всех сторон на Настю смотрела Света: в разном возрасте, но обычно в ярких, резко контрастирующих с преклонной угрюмостью дома, нарядах. Иногда среди множества «Свет» встречались картины, с которых ухмылялась юная Маргарита. Как ни странно, но несмотря на пережитое горе, она мало изменилась внешне – напоминала… бабочку. Пеструю, яркую, беззаботную.
Настя, которой на ум пришло это сравнение, даже усмехнулась про себя. Придумается же такое!
Когда Настя, следуя за Степаном, прошла все парадные комнаты (он как будто старался удовлетворить ее любопытство и проводил маленькую экскурсию), они свернули в коридор, обе стены которого были увешаны фотографиями. Здесь Настя впервые увидела реальное изображение Светы и подумала, что художник – возможно по просьбе матери – сознательно приукрасил от природы миловидные черты лица погибшей девушки, сделав ее невероятной красавицей. Ее муж был также до чертиков красив, как в жизни. Как она назвала его про себя, увидев в первый раз? Дьявол. Дьявол и есть. Только фотографии не смогли запечатлеть его взгляд – взгляд искусителя. Наверное, именно поэтому Настя придумала ему такое прозвище.
Впрочем, фотографий Дьявола по сравнению с остальными членами семьи было немного. Всего пара удачных свадебных, совместных со Светой, снимков. И то их повесили так высоко, что Настя со своими ста шестьюдесятью сантиметрами едва ли могла как следует их рассмотреть.
