Я подняла голову еще выше. Отец вскочил и подошел ко мне вплотную. Жадан все это время сидел и наблюдал за происходящим, уверенный в том, что я все равно соглашусь. Ведь я прослыла послушной дочерью, во всем и всегда повинующейся отцу.
Судорожно сжав в пальцах несчастную тряпку, я стояла перед Молчаном и с вызовом смотрела ему в глаза.
- Не пойду за него, - заставила себя произнести слова, когда отец, замахнувшись, с силой ударил меня по лицу. Моя голова метнулась назад, щеку обожгло огнем, и я почувствовала, как из разбитой губы потекла кровь.
- Ну, ну, полно! – Жадан вскочил и перехватил руку Молчана, занесенную для следующего удара. Я усмехнулась и с вызовом посмотрела на обоих.
- Уходи, - бросил отец, - дело уже решенное. После отъезда Айге, Жадан пришлет сватов, и ты пойдешь за него. Это мое последнее слово. А будешь упрямиться… - его глаза опасно сверкнули, обещая мне жестокую расправу.
Я швырнула тряпку к ногам отца и выскочила из зала. На глаза набежали слезы. Вот, значит, как, подумала я, все равно отдашь меня этой жирной свинье! Интересно, что такого предложил за меня купец, что мой отец просто жаждет отдать за него свою нелюбимую дочь?
Деньги? Корабль? Сколько я стою? Даже стало любопытно и обидно до слез. Вот только они не помогут. Отец меня никогда не любил и не выделял среди своих детей. Если уж Айге отдает, то мне и подавно не стоит ждать от него понимания и милости.
Продаст, как пить дать, продаст!
Вернувшись в кухню, под пристальными взглядами слуг и тетки, руководившей уборкой, взяла в руки теплый тулуп и, набросив его на плечи, вышла во двор. Моим первым побуждением было бежать к деду Радиму, но потом я подумала, что старик уже, наверное, спит и не решилась его будить. Бесцельно шагая по заснеженному двору, я думала о том, как странно распорядилась судьба с детьми Молчана. Его сын покинул дом, предпочтя жизни у отца службу у князя. Свою любимую дочь, красавицу Айге, отец продает северянам, а меня, значит, на заклание Жадана. Нет, подумала я, так не пойдет. Я метнулась в сарай, расположенный недалеко от дома. Отыскала там лыжи, когда-то сделанные для меня братом и, всунув в них ноги, побежала в направлении леса.
Некоторое время тропа шла вдоль реки, потом резко сворачивала направо и поднималась вверх. Я знала ее наизусть и, наверное, могла пройти по ней с закрытыми глазами в самую лютую темную ночь. Ноги несли меня по проторенной тропинке, по которой хаживала не раз. Через некоторое время я оказалась на широкой опушке. Села на поваленное бревно, поспешно стряхнув с него немного снега, а потом крикнула в темноту:
- Космач!
Голос прорезал странную тишину, нарушаемую только потрескиванием мороза, да легким кружением снежинок, падающих с темного неба.
Ждать пришлось недолго. Вскоре на опушку выскочило что-то огромное и лохматое и со всех ног припустило в мою сторону. Я вскочила на ноги, и волк бросился на меня, повалив в сугроб и яростно вылизывая мое лицо горячим шершавым языком. Я рассмеялась и прижалась щекой к густому меху, морщась от звериного духа. Когда волк, наконец, перестал меня умывать, поднялась, отряхивая с тулупа снег и вытирая рукавом лицо.
- Космач, как поживаешь? – спросила тихо, опустившись перед ним на корточки и поглаживая густой мех, зарываясь в него пальцами. Когда-то, несколько лет назад, мне подарил его щенком дед Радим на мой день рождения. А он его, в свою очередь, из лесу принес, где нашел подле мертвой матери-волчицы. Дед мой никогда не губил зазря зверей. И этого пожалел, даже зная, что вырастет из него матерый хищник.
