Пальцем раздвигаю приятно потяжелевшие, влажные губки и ввожу его внутрь тесного, дрожащего пространства, обхватывающего тугим колечком. На второй фаланге упираюсь в ту самую преграду, которую ни с чем не спутаешь.
— Ой, — почти вскрикивает она и пытается свести ножки.
— Тихо-тихо, — мой хриплый шепот прижимает ее к влажным простыням. — Там всего лишь палец. А ты нарывалась на что-то покрупнее.
— Все хорошо, я готова. Но можно без этого? — просит жалобно, косясь на контрацептив, который, кажется, сегодня останется не у дел.
— Ну что ты, Лали, нельзя, конечно. Ни ты, ни я малых не планируем, а залететь можно и с первого раза. — Я поднимаю ее, потянув за запястья, и сажаю на кровати. — Иди сюда.
Я подтаскиваю девочку к краю, спускаю ее ножки на пол и развожу их максимально широко. Сам же устраиваюсь на полу между блестящих от пота бедер. Хочу увидеть, как она кончит. Стыдливо, почти по-детски, вся покрывшись горячей испариной.
— Опустись на локти, — мой голос хрипит и садится от предвкушения.
Предвкушения чего, кстати? Что могут мне дать оральные ласки ее цветочка, после горячего тройничка, в котором меня облизывали две горячие телочки? По логике вещей почти ничего, но я взорваться готов от возбуждения.
— Ты меня не хочешь? — спрашивает плаксиво, послушно откинувшись назад.
— Еще как хочу, — поднимаю на нее глаза, не прекращая ласкать нежные малые губки. — Ты не торопись, Лали. Секс он многогранен.
Я несильно любитель разговорчиков во время этого процесса, так что давлю ладонью ей на грудь, чтобы уже легла, и обволакиваю губами головку клитора. Буквально несколько сосательных «па», и Лали уже стонет, извиваясь ужиков. Я прижимаю ее бедра, на которых от напряжения обострился мышечный рельеф, к матрасу и интенсивнее всасываю нежную плоть в рот. Все максимально деликатно и не травматично — только кончик языка в ее узкой дырочке. На вкус она словно селективный молочный улун — сорт чая, которого не существует в природе.
Укладываю кончики пальцев на низ живота и активнее стимулирую мышечные сокращения. Она дрожит так, что вибрация передается и мне. Я то заталкиваю внутрь кончик языка, то медленно и томно вожу им по губкам и клитору. Свободной рукой грубо возбуждаю себя, понимая, что хочу новой разрядки, но использовать ее для тупой дрочки не собираюсь — пусть все будет по красоте.
Лали резко встает, словно позвоночник превратился в кусок железного прута, громко и хрипло вскрикивает и падает на спину. А я крепче прижимаю к ней ладонь, чтобы считать безумное мигание мышц. Это было ярко, вкусно, возбуждающе.
Я сжимаю член у дрожащей головки и изливаюсь на плоский животик с кинематографичной родинкой. Сперма ложится на бледную кожу белесыми блестящими каплями, и я размазываю их по всему животу, тяну след к груди и останавливаюсь у еще не опавших от прилива окситоцина сосков. Лали счастливо улыбается, смотря в потолок. Так накрыло, что до сих пор не в себе.
Подсовываю руки ей под лопатки и колени и поднимаю повыше. Укладываю головку со спутанными, влажными волосами на подушку и обрушиваюсь рядом. Собственнически подтаскиваю Лали к себе, хотя своей еще ее не сделал — так, пометил, что моя.
— Можно еще? — простодушно спрашивает она, провернувшись в моих руках и обратившись ко мне лицом.
Искушение слишком велико. Притягиваю ее к себе и целую в губы, вталкивая в приоткрытый ротик ее собственный вкус. Целую долго. Так долго, что уже не хватает дыхания ни мне, ни ей. Расцепляемся, одновременно наполненные и опустошённые.
