— Да, — шепчу ей в губы, убрав за ушко непослушную прядь волос. — Я накину чаевые, если начнем с поцелуя.
Просить проститутку поцеловать себя — это то еще безумие, но это именно то, чего я хочу так, что готов заплатить только лишь за эту крупицу помешательства. Мне до дрожи нужен ее вкус во рту. А почувствовав его, не прерывая откровенного, глубоко поцелуя, я стащу с нее шортики и медленно насажу на пульсирующий член, который просто уже рвется из брюк.
Она обхватывает мои скулы пальчиками и заглядывает в глаза. Этот высоковольтный взгляд заползает под кожу и прожигает до костей. Лали утыкается в мой рот своими горячими, сухими губами и застывает, будто не имеет ни малейшего понятия, что нужно делать, когда кто-то так жаждет твоих губ.
У меня больше нет выдержки ломать эту блядскую комедию и притворяться, что она недотрога. Хватаю Лали за волосы на затылке и чуть запрокидываю ее голову. Жадно всасываю в рот нижнюю губу и запускаю руку под кофточку. Глажу плоский живот и забавляюсь с кончиком ее языка. Тихий девичий стон заменяет мне ужин в хорошем ресторане.
Истошный детский плач. Доносится откуда-то из соседней комнаты, и вмиг убивает весь пошлый, грязный эротизм ситуации. Девочка отстраняется от меня, уперев свои маленькие ладошки в мою пишущую жаром грудь.
— Погоди минуточку, — просит дрожащим голоском, и я убираю от нее руки.
«Сука», — мысленно ору я, почувствовав себя спермотоксикозным болваном.
Девочка встает, опершись на мои плечи, торопливо выходит из вонючего тараканника и скрывается в темном коридоре. Пару минут спустя плач становится истошнее, ближе. Я сижу как дурак и не могу сообразить, как мне быть.
Лали возвращается и вправду быстро…и с ребенком на руках. Если бы вслед за ней вышел огромный сутенер, я бы и то не впал в такой ступор. Загасил бы его, и дело с концом. А тут расхлестанная мадонна с почти младенцем, виснущем на шее.
Смотрю на нее. Со стертым макияжем, оголившейся грудью и растрепанными волосами она и сама кажется ребенком. Точно малолетка. Трясет на руках малого неопределенного пола и непонятного возраста — я в таких вопросах ни бум-бум.
На малом нет даже памперса. Нижняя часть тела просто обмотана куском марли или типа того. Ребенок чумазый и с искусанными какими-то насекомыми щеками и губами. Кажется, полчища тараканов постарались. Что ж, отлично, я только что чуть не трахнул малолетнюю мать-одиночку, которая вышла в ночь, чтобы заработать на прокорм детёнышу.
— Сколько тебе лет? — спрашиваю убитый этим зрелищем.
— Восемнадцать, — выпаливает Лали, натягивая кофточку на выпрыгивающие из лифчика полушария.
— Ага, — протягиваю я, подозревая, что моей ночной визави на пару лет меньше. — А твоему ребенку?
— Ему полтора, — пытается перекричать истошно орущего ребенка. — Только это мой брат, Леша.
Лали запихивает в открытый рот малого свой большой палец, и тот принимается жадно его сосать. Ребенок-маугли, которому даже на пустышку не хватило. От этого зрелища меня передергивает сильнее, чем от грязи и тараканов.
— И где отец? — выдаю очередной вопрос, который больше подходит грузной тетке из опеки.
— Чей? — следует странный ответ, и она поудобнее перехватывает ребенка под попку. — Мой давно умер, а у остальных все разные, — поясняет простодушно, качая ребенка, который, кажется, начинает догадываться, что палец — это не грудь.
—И сколько вас? — мой взгляд фиксируется на непонадобившемся контрацептиве. Вот, блядь, ирония судьбы.
