Потом я спросила про УЗИ. Мне было сказано, что по УЗИ поражена только правая доля. Это было хорошим знаком. Но надо было дождаться МСКТ, чтобы подтвердить это и узнать про остальные органы.
Мы привыкли к частным клиникам, где все объясняется в доступной форме, вся информация прозрачна, а заключения выдаются на руки. А еще по фильмам я знала, что врачи-онкологи очень деликатны и охотно идут на контакт. Даже на приеме в частной клинике разговор Оксаны Петровны со мной был другим. В стенах же государственной больницы казалось, будто это совсем другая Оксана Петровна, строгая и холодная.
Я знала, что онкомаркеры – это какие-то цифры в анализе крови, которые указывают на происхождение и локацию злокачественной опухоли. На деле же все обстоит не совсем так, но тогда меня как током ударило: у моего ребенка, получается, метастазы везде?!
Дорогие врачи, если вы меня читаете, помните, что цель нахождения пациента в больнице единственная – выздороветь. И все его вопросы связаны исключительно с этим, а вовсе не с тем, чтобы соперничать с вами в области медицины, перепроверять вас, обсуждать ваши решения и искать ошибки, которые вы, конечно, совершаете иногда, ведь вы же люди.
Да, пациент может получить и стороннее мнение о своем диагнозе для собственного спокойствия. Но цель его от этого не меняется, потому абсурдно предполагать, будто мы специально заболели, чтобы столкнуться, например, с Оксаной Петровной и уличить ее в непрофессионализме. Цель ваша, надеюсь, такая же – здоровье пациента. Потому – давайте сотрудничать.
Я не раз буду делать отсылки и обращения к докторам и пациентам. Я не хочу сказать, что медики – они какие-то уж очень плохие. Нет, это обычные люди со своими эмоциями, и спасибо им, что они есть. Но я хочу попытаться объяснить поведение пациента, напомнить об этике общения. Возможно, помочь пациенту найти нужные слова для врача и не уходить в конфликт.
В будущем мы наладим хороший контакт с Оксаной Петровной. Но для этого потребовались и время, и усилия.
Оксана Петровна, к слову, выделялась среди врачей своей немногословностью: она быстро делала осмотр и убегала так споро, что я не успевала открыть рот, чтобы что-то спросить. Иногда она откровенно была не в настроении и могла сделать замечание касательно правил больницы. При этом правила могли противоречить друг другу.
Со временем я внутренне оправдала перед собой Оксану Петровну полностью. Она была отличным врачом с многолетним опытом, и я не знаю, сколько она видела умирающих детей, сколько их вылечила, а скольких проводила. И за сколько ушедших детей она себя простила, а еще хуже – не простила. Но она здесь, с нами. И какой бы она ни хотела казаться холодной и строгой, у нее было огромное сердце и очень глубокие и добрые ярко-синие глаза, в которых я научилась читать великодушие, умиление, тревогу, негодование и прочий спектр чувств.
К. позвонил мне и задал много вопросов. Я не знала, как на них ответить, и вопросы меня от этого еще больше раздражали, заставляли погружаться в чувство вины за незнание – с обидой на Оксану Петровну, что не делится информацией. Так и закончился первый день.
Я не запомнила имена соседей, только обратила внимание, какие все спокойные, разговаривают на отвлеченные темы. Хотелось кричать: «У вас дети раком болеют, эй! Вы что, забыли? Хватит говорить про рассаду!»
