Ника выхватила у него диплом, и они, смеясь, вышли в вестибюль. Там, сидя на подоконнике, болтал ногами мужчина в черном плаще, провожая взглядом всех проходящих мимо студенток.
Завидев их, он соскочил с подоконника и шагнул им навстречу.
– Разрешите представить моего афинского коллегу, – обращаясь к Нике, сказал Ник. – Его зовут Артем Ким.
Широкое узкоглазое лицо Кима осталось непроницаемо спокойным, и только губы чуть дрогнули, изображая улыбку. Он был невысокого роста и, судя по всему, из-за этого комплексовал, чем, вероятно, и объяснялась непомерная длина его плаща. Церемонно наклонив голову и по-военному щелкнув каблуками, Артем произнес:
– Вероника Николаевна, я счастлив встретиться с вами и сочту за честь получить ваш автограф.
Едва завершив фразу, он, словно фокусник, незаметным движением извлек из-под плаща ее последнюю книгу «Теория японца: социологический аспект». В другой руке у него вдруг оказался наготове фломастер. И Нике не оставалось ничего иного, как расписаться на первой странице.
Победоносно взглянув на Ника, Артем спрятал книгу во внутренний карман плаща, на что Ник, с явным неудовольствием наблюдавший за этой сценкой, не преминул заметить:
– И этот человек называл себя моим другом! Вот вам типичный образчик азиатского коварства.
– Не ссорьтесь, мой автограф того, право, не стоит, – сказала она и, взглянув на Артема, спросила: – А какую цель преследуете здесь вы?
– Что касается меня, то я никого и ничего не преследую, – сразу нашелся Артем, хотя ответ и прозвучал двусмысленно, – мне нужно было посетить несколько частных выставок, вот я и напросился в попутчики Нику…
Начальная фраза Артема смутила Ника, и это не ускользнуло от Никиных глаз. Но, не подав виду, она спросила:
– А что за выставки?
– Не столько выставки, сколько просто коллекции, – ответил Ник, оправившись от смущения. – Хотим обойти несколько адресов. Договориться с владельцами. Возможно, удастся собрать и настоящую выставку. Тема, возможно, заинтересует и вас. «Невидимая Россия».
– «Невидимая Россия»? – подняв брови, спросила Ника.
– То есть картины, написанные по памяти, – пояснил Ник. – Например, у Федора Васильева есть несколько рязанских пейзажей, которые он создал в Крыму во время лечения. Или вот еще пример – этюды облаков Архипа Куинджи. Я уж не говорю о Шишкине или позднем Саврасове…
– Почему только частные коллекции? А Академия художеств? А запасники Русского музея, вы о них не подумали? – удивилась Ника.
– Подумать-то подумали. Да кто нас туда пустит? – ответил Ким.
– Моя сестра Аня, – ответила Ника. – Я постараюсь вам помочь.
Созвонившись с сестрой, Ника уладила все за пять минут и прямо из университета повела своих гостей в Академию художеств.
Стояла та самая погода, из-за которой Петербург слывет местом, малопригодным для жизни. Пронизывающий ветер гнал по брусчатке поземку и раскачивал фонари, уже понемногу тлеющие мертвенным светом, потому как надвигались ранние сумерки. Ник взял Нику под руку, и она, невольно прижавшись к нему от ветра, вновь ощутила знакомое по Токио пьянящее ощущение спокойствия и комфорта.
Артем шагал впереди, и полы его плаща развевались и хлопали, как крылья.
Прохожих на набережной не было, точнее, почти не было. Над плотным потоком машин висела дымка, сквозь которую на другом берегу желтело здание Адмиралтейства…
В вестибюле их встретила Аня. В синем рабочем халате с засохшими каплями гипса и красок, да еще и в косынке, туго охватывающей волосы, она меньше всего походила на профессора Академии художеств.
