Николай Михайлович Карамзин - страница 17

Начав таким образом свое литературное поприще, Карамзин показал, чего можно было ожидать от него впоследствии. Уже в этом издании он начал открывать красоты русской речи, которую так усердно обезобразили наши писатели XVIII столетия. Молодой литератор благоговел пред Ломоносовым, уважал Сумарокова, но не подражал ни одному, ни другому, ибо не имел способности подражать тому, что было противно его природному, чистому и верному вкусу. Публика восхищалась слогом Карамзина в статьях «Детского чтения».

Из «Писем русского путешественника»[13] узнаем, что «Аркадский памятник», сельская драма, с песнями, в одном действии, сочинения Вейсе^>13, переведена с немецкого самим Карамзиным. Приводим здесь отрывок из этого любопытного памятника первой литературной деятельности преобразователя русского языка.

Явление I

Лизиас и Дафна

Лизиас

Дафна

Вместе

И в наше время немного найдете таких стихов, назначаемых для детского чтения. Нет сомнения, что современники Карамзина, читая эти стихи, и не находя в них колико, паче, токмо, и их собратий, модных цветов тогдашнего витийства, немало удивились. Как переводчик, Карамзин отличался необыкновенною точностью и удивительною близостью к подлиннику. Занимаясь пять лет сряду переводами для «Детского чтения» статей различного содержания, из лучших иностранных писателей, Карамзин незаметно образовал свой вкус. Изучая современных иностранных писателей[14], он поневоле должен был следовать их направлению. Вот причина иногда излишней сентиментальности, встречаемой в статьях Карамзина. Впрочем, эта слабость века, вкравшаяся в сердце писателя, произвела и хорошее действие.

Чистые нравственные правила, изложенные увлекательным для того времени, языком, незаметно проникали в душу читателей, особенно читательниц, и мало-помалу дали совершенно иной колорит целому обществу. Матери со слезами читали переводы Карамзина своим детям, и таким образом впоследствии явилось целое поколение, воспитанное в морали немецких и французских писателей, переданной в «Детском чтении». Надобно ли говорить, что «Детское чтение» читалось и взрослыми, и на них имело значительное влияние? Однако ж это полезное периодическое издание прекратилось в 1788 году, а в следующем году молодой редактор его уже путешествовал по Европе.

В каком обществе жил Карамзин в Москве до своего отъезда за границу – не известно положительно, однако можно судить с вероятностью, что кроме дома профессора Шадена, у которого Карамзин был принят как свой, он посещал также Тургеневых^>14, с которыми был весьма близок; наконец, сблизившись с Новиковым, проводил иногда время в ученых собраниях, бывавших тогда у этого ученого человека. Из школьных товарищей Карамзина мы знаем только А. Петрова. К этому времени относится рассказ И. И. Дмитриева о встрече с Карамзиным перед отъездом его за границу. «После свидания нашего в Симбирске», – говорит Дмитриев, – «какую перемену я нашел в милом моем приятеле! Это был уже не тот юноша, который читал все без разбора, пленялся славою воина: но благочестивый ученик мудрости с пламенным рвением к усовершению в себе человека. Тот же веселый нрав, та же любезность, но между тем главная мысль, первые желания его стремились к высокой цели. Тогда я почувствовал перед ним всю мою незначительность, и удивлялся, за что он любит меня еще по-прежнему. Мы прожили недолго вместе. После того еще несколько раз встречались в Москве, и наконец разлучились уже на долгое время. Со дня вступления его в дружеское общество до путешествия, он перевел и выдал с немецкого языка два или три тома “Штурмовых размышлений”, под заглавием, помнится мне, “Беседы с Богом”; Галлерову поэму: “О происхождении зла”; “Эмилию Галотти”, трагедию Г. Лессинга; “Юлия Цесаря”, трагедию Шекспира; одну песнь (не напечатанную) из “Мессиады” поэмы Клопштока; с французского “Les veillées du château” госпожи Жанлис, и за отсутствием Петрова продолжал около года “Детское чтение”, в котором напечатал первую сочиненную им повесть, и первые свои опыты в поэзии».