Таким образом, вероятно, сложившийся еще на рубеже мезолита и неолита (а, возможно, и раньше) круг древних образов, состоящий из человека, лося и водоплавающей птицы, связанных с архаичнейшим комплексом представлений, со временем трансформировался и на смену лосю пришел конь, который органично вписался в древнейшую трехчастную композицию.
Наглядное подтверждение этому мы можем найти не только в памятниках индоиранской мифологии и изобразительного искусства, но и в славянской народной традиции, для которой "характерна консервация рудиментов архаичнейших явлений, не зафиксированных подчас не только в античной традиции, но и в традиции ведической эпохи".
Так как если в общеиндоевропейском фольклоре и встречается уподобление коня оленю или птице, а пара уток символизирует супружескую любовь, то трудно, тем не менее, найти где-либо за пределами восточнославянского, ареала такое точное воспроизведение именно индоиранской схемы, как это имеет место в северорусском, народном прикладном искусстве.
Именно здесь в трехчастных композициях с центральным женским персонажем или эквивалентным ему деревом, а зачастую женщиной, трансформирующейся в дерево, изображаются олени-лоси, всадники, кони, "утицы" ("гуси-лебеди"), и, что очень важно, именно в этой традиции можно встретить изображения коней с птичьими хвостами, с лебедиными туловищами, уток с конскими головами.
Ещё на праславянских украшениях встречаются многочисленные изображения лебедей. Они расположены по сторонам женской фигуры, стоящей с поднятыми руками, на бронзовом браслете седьмого века до нашей эры из клада в Радолинеке, близ Познани.
Древнегреческая мифология связывает лебедей, священных птиц Аполлона, с северной окраиной Ойкумены, куда они ежегодно уносили бога к берегам далекого, холодного Кронийского океана, в земли гипербореев. Вероятно, прав Борис Рыбаков, считая, что "солнечных лебедей праславянского мира мы должны рассматривать не как механическое заимствование античного мифа, а как соучастие северных племен в каком-то общем (может быть, индоевропейском) мифотворчестве, связанном с солнцем и солнечным божеством", и что образ женщины, воздевшей руки к небу, с птицами-утками ("утицами") по сторонам, очень архаичный, дожил именно в северорусской вышивке до конца прошлого века.
Той же глубочайшей древностью, что и образ водоплавающей птицы, отличается и образ коня-лебедя, коня-утки в восточнославянском искусстве.
Так, еще в археологических материалах двенадцатого века, среди подвесок найденных в Старой Ладоге, встречаются фигурки коньков с утиной головой. Василенко считает, что "в этом образе таинственно соединились птица и конь". Довольно часто на коньках-привесках Смоленщины двенадцатого века задняя ножка конька выглядит как головка птицы – "утицы". Привески доживают в славянской традиции до двенадцатого века, после чего они исчезают. В вышивке, и особенно северорусской вышивке, изображения коней с утиными головами, с птичьими хвостами, конеголовых утиц доживают до двадцатого века.
Что касается образа коня-лося (коня-оленя), то Громов, Деопик и Плющев, исследовав более двухсот архангельских вышивок, пришли к выводу о том, что здесь присутствует смешение образов лося и коня, причем преобладает мотив лося . Но в вологодской вышивке мотив коня преобладает. И чем дальше на юг, тем меньше в русской народной вышивке лосей – и тем больше коней.
