Читать онлайн Светлана Жарникова - Нить знания

Золотая нить

Символика нательной рубахи в русской народной традиции глубока и интересна. В обыденной жизни рубаха была основной формой одежды, из льняного полотна шили и мужские, и женские рубашки, украшая их ткаными орнаментами и вышивкой.

Древнерусские рубы были прямого покроя, туникообразной формы и кроились из перегнутого пополам полотна. Рукава делались узкими и длинными, у женских рубах они собирались в складки у запястья и закреплялись браслетами (поручами).

Во время ритуальных танцев, в обрядовых действиях рукава распускались и служили орудием колдовства. Об этом повествует русская народная сказка о Царевне-лягушке.

В описании иностранца говорится: "Они носят рубашки, со всех сторон затканные золотом, рукава их, сложенные в складки с удивительным искусством, часто превышают десять локтей, сборки рукавов, продолжающиеся сцепленными складками до конца руки, украшаются изысканными и дорогими запястьями".

До конца прошлого века сохранялась в Вологодской, Архангельской, Олонецкой и Московской губерниях традиция использования рубах-долгорукавок, имеющих рукава до двух метров с прорезями-"окошками" для рук как праздничной и свадебной одежды.

Орнаментированные вышивкой и ткачеством рубахи упоминаются и в "Слове о полку Игореве" – замечательном памятнике русской культуры. В своем плаче Ярославна хотела бы полететь кукушкой по Дунаю, смочить "бе брян рукав" (украшенный браным орнаментом) в Каяле-реке и вытереть им кровавые раны мужа – князя Игоря. Магическая сила, сосредоточенная в рукавах рубахи, в алых орнаментах, должна излечить, зарубцевать раны, наполнить тело крепостью, принести здоровье и удачу.

Рубаха-долгорукавка изображена на серебряных с черневым рисунком ритуальных браслетах, предназначенных для плясок на русалиях, найденных в разных концах Руси (Киеве, Старой Рязани, Твери).

Эти браслеты-наручи изображают те обрядовые действа, о которых церковь говорила: "Грех есть плясати в русалиях", "се же суть злыя и скверные дела – плясанье, гусли игранья неподобные русалья", "пляшущая божена – любовница диаволя невеста сотонина".

Борис Александрович Рыбаков отмечает, что: "Браслеты предназначались не для парадного наряда, предусматривающего появление княгини или боярыни в храме, и не для простого повседневного убора, а для торжестве иного, но, очевидно, потаенного участия в прадедовских обрядах".Ритуальное значение орнаментированных длинных рукавов подчеркивается на браслете из Старой Рязани тем, что изображенная здесь женщина, выпивая на языческом русальском празднике ритуальную чашу, берет её через спущенный длинный рукав, в то время как мужчина держит чашу открытой ладонью.

Возвращаясь вновь к сказке о Царевне-лягушке, стоит вспомнить, что именно на подлинной свадьбе ее и Ивана-Царевича, где Царевна-лягушка впервые предстает перед мужем и его родственниками в своем настоящем облике Василисы Прекрасной, она совершает ритуальную колдовскую пляску. После взмаха распущенного правого рукава появляется озеро, после взмаха левого – птицы лебеди. Таким образом, героиня сказки совершает акт творения мира. Она танцует танец воды и жизни. И это вполне естественно, так как свадьба ещё с ведических времен воспринималась как космическое действо – союз солнца и месяца.

Интересно, что в ведическом свадебном обряде жених, приподнося невесте нижнюю рубаху, говорил:

"Живи долго, носи одежду, будь защитницей человеческого племени от проклятия. Живи сто лет, полная силы, одевайся ради богатства и детей, благословленная жизнью, вложенной в эту одежду".

Такой текст закономерен, ведь орнамент ткани воспринимался как сакральная речь, хвалебная песнь, как способ постижения вселенского закона.

Наталья Романовна Гусева отмечает, что в "Атхарваведе" есть обращение к богам "с просьбой облачить жертвователя в некое символическое одеяние, в которое боги облачают друг друга и которое дарует долголетие, власть, богатство и процветание".

О том, что это рубашка, свидетельствуют строки Ригведы, говорящие "о прекрасных, хорошо сделанных нарядах", а также о женщине, распарывающей шов, о брачной рубашке и свадебном платье.

Гусева считает, что "особенно ценными здесь являются, конечно, упоминания о шве и рубашке", так как в отличие от субстратного населения Индостана, носившего несшитую одежду, индо-арьи носили одежду сшитую. Она также подчеркивает, что: "В "Ригведе" встречается и такое название одежды как "атка" – "рубаха", образованное от глагольного корня "ат" – "постоянно двигаться, тянуться, идти". От этого же корня происходит слово "атаси" – "лён" и "атаса" – "льняная одежда". Это ценное указание на то, что арьи знали лён.

Об этом же говорит и предписание Законов Ману, повелевающее целомудренным ученикам брахманов носить одежду из льна, конопли и овечьей шерсти. Здесь упоминается и профессия портного, что говорит о существовании сшитой одежды".

Исходя изданных Ригведы, мы можем предположить, что именно в орнаменте заключалось то, благодаря чему рубашка могла "даровать долголетие, власть, богатство и процветание".

О том, что в Древней Индии существовала орнаментация тканей, свидетельствует наличие мастеров по вышивке, набойке, узорному ткачеству и аппликации в древних перечнях первого тысячелетия до нашей эры.

А так же то, что индийская вышивка в технике "чикан", в которой используется много разных швов: двухсторонняя штопка, плоская и выпуклая гладь, стебельчатый и обметочный швы, выполненные на белой ткани белыми же нитками, абсолютно идентична русской вышивке "чекан", характерной для Олонецкой губернии.

"На севере Индии вышивкой чикан покрывают мужские белые рубахи местного покроя – длинные без воротника, с прямой застежкой, с длинными прямыми рукавами и с карманами, вшитыми в боковые швы. Вышивка обычно наносится вокруг горловины и застежки рубахи, иногда на края рукавов и по краю карманов. Вышивкой чикан украшают женские пайджамы и рубахи, а также скатерти, салфетки, наволочки, простыни, тонкие занавески на окна, уголки носовых платков", – пишет Гусева.

На Русском Севере вышивкой "чекан" украшали подзоры свадебных простыней, концы полотенец, "жениховы платы".

Техника настильной глади из Гуджарата удивительно похожа на русскую настильную гладь, распространенную в Олонецкой губернии.

Эти примеры можно продолжать долго, так как имеется огромное количество композиционных схем вышитого и тканого орнамента, абсолютно идентичных в Индии и на Русском Севере: это и богини с поднятыми вверх руками, это и всевозможные утицы и павы, и воспетые Ригведой:

"С единой двое на птицеконях странников двое странствуют вместе".

Это постоянно повторяющиеся композиции из четырех свастик, которые соотносятся с понятием "аскезы пяти огней", стояния жреца между четырьмя кострами в виде свастик под лучами солнца (пятый огонь).

Возможные истоки образа коня-гуся и коня-оленя в индоиранской (арийской) мифологии.

Среди образов древнейшей арийской мифологии одним из интереснейших и загадочных является образ коня-гуся и коня-оленя, одинаково зафиксированный как в ведической, так и в авестийской традициях.

На первый взгляд всё представляется достаточно простым и естественным: полет птицы и стремительный бег коня или оленя, в принципе, можно связать в единый образ.

Но простота эта кажущаяся, так как вслед за таким объяснением этого феномена рождается следующий вопрос, на который дать ответ оказывается отнюдь не просто: почему образ коня в подавляющем большинстве случаев в ведической традиции так устойчиво связан с образом гуся или лебедя, и почему образ коня столь устойчиво связывается не только в индоиранской, но и в общеиндоевропейской традиции с образом оленя?

Для того чтобы выяснить, в чем истоки таких ассоциаций, следует обратиться к археологическим, мифопоэтическим и этнографическим источникам.

Общеизвестно то значение, которое придается гусю в индийской мифологии, теологии и натурфилософии, где он – символ солнца, света и неба. В «Чхандогья-упанишаде» гусь – воплощение солнца – близок огню, луне, молнии.

Рапопорт отмечает, что в хорезмийской концепции происхождения Вселенной есть свидетельство того, что "изначальное божество, заключавшее в себе части мироздания, представлялось в образе водоплавающей птицы". Имя этого божества – Зарван. Именно Зарваном в согдийских текстах буддийского характера именуется Брахма – творец Вселенной ведического пантеона, которого нередко олицетворяет гусь, являющийся постоянным спутником Брахмы и его "носителем" – «вахана».

"He исключено,– считает исследователь,– что образ водоплавающей птицы отражает представление об изначальности водной стихии, которую в авестийском пантеоне олицетворяла богиня, чье древнейшее имя, как полагают, было скрыто за тройным эпитетом Ардви Суры Анахиты".

Здесь уместно также вспомнить о том, что спутником великой водной богини ведической эпохи Сарасвати был гусь, который олицетворял собой всеохватывающее небо.

Кузьмина отмечает, что в индоиранской мифологии водоплавающая птица выступала олицетворением и спутницей богини-матери, связанной с водой, которая часто изображалась в виде "мирового дерева" с сидящими на нем птицами, а пара уток была в фольклоре индоевропейских народов символом супружеской любви.

Она же указывает на то, что в индо-иранской традиции рядом с женщиной или ее эквивалентом – деревом – помещались, как правило, кони или птицы или только птицы, но в то же время "во всех индоевропейских традициях распространено уподобление коня и птицы". В гимне Ригведы кони Ашвинов уподобляются орлам:

"Ваши великолепные летающие кони – красноватые птицы да повезут вас".

В Махабхарате сами Ашвины воспеваются как орлы – "дивные, прекраснокрылые птицы".

Кроме того, именно гусь часто связывается с образом коня; и Ашвины, и кони Индры часто уподобляются гусям".

Согласно данным археологии, в Иране композиции с фигурами двух всадников или соединенных коней с женщиной между ними относятся к эпохе первого появления ираноязычного населения на Иранском плато и датируются вторым тысячелетием до нашей эры.

Весьма значительную роль играли изображения водоплавающих птиц-уток и гусей в искусстве Индии, а также в скифском искусстве. По мнению Дмитрия Раевского, эти изображения, как правило, встречаются на предметах культового назначения.

Образ водоплавающей птицы был в скифском мире устойчивым религиозным символом, он являлся символом богоданности царской власти. На вопрос о том, почему именно образ водоплавающей птицы стал в иранской и скифской мифологиях образом телесного мира, Раевский отвечает, что этот представитель земной фауны обладает способностью передвигаться во всех трех стихиях – по суше, по воде и по воздуху: "Показательно, что в "Атхарваведе" отражено представление о "тройном", или "утроенном" гусе. Это скорее всего также связано с толкованием водоплавающей птицы как символа трех зон мироздания".

Такая трактовка образа гуся представляется убедительной, но ответа на вопрос – почему именно с водоплавающей птицей связывается в индоиранской мифологии образ коня, она не даёт.

В "Атхарваведе" солнце именуется в одном и том же гимне и конем, и орлом, и лебедем.

Как это не покажется парадоксально, для того чтобы ответить на этот вопрос, а заодно и на следующий – почему в индоиранской мифологии образ коня тесно связан с образом оленя, следует, по нашему мнению, обратиться к археологическим памятникам севера европейской части России. Именно здесь на рубеже мезолитической и неолитической эпох, на скалистых берегах Онежского озера и Белого моря появляются изображения, свидетельствующие о древней сакрализации образов водоплавающей птицы и оленя (лося), присутствующих постоянно в сценах, связанных с оплодотворением, рождением и смертью, имеющих мифологический, ритуальный характер.