Новые скифы - страница 22

Когда современная техническая и мужская цивилизация окончательно исчерпает себя, Красная (кровяная) Ведьма вновь напоит миры молоком звёздных кобылиц. И колесо мира поедет по синему небу вспять[11].

Ульяне Печниковой

После века этнографии и структурализма ключи мира валяются под ногами. Фрэзер, Малиновский, Мосс, Пропп, Боас, Барт, Леви-Стросс, Мид и Элиаде разорвали «тело мифа», как хищные грифы, «развинтили» «скелет сказки» по косточкам, словно сказочные же воронята. Нет больше в человеческом мире «фигур умолчания», миссия женщины разгадана. Под структуралистским рентгеном Проппа сочное и страшное очертание Бабы-Яги разложено как банальный архитектурный план.

Структурализм произвёл великую революцию, и всё в мире стало рациональным. Однако тайну живучести сказки антропологи-воронята уловить не смогли. Они так роскошно говорят о культуре, они режут символы на части, как пироги, пока кто-то простой и ни черта в науке не понимающий заунывным голосом не начинает вещать: «Одному армянскому мужику приснился сон, что надо копать лабиринт в форме креста и круга. Он копал его 25 лет и умер. Мы вошли в эту подземную пещеру и…» Над обществом повисает внимательная гробовая тишина. Миф скорее жив, чем мёртв. Стоит живёхонек и хохочет над структуралистом.

Откуда берётся тайный аметистовый огонь в печи Яги? Откуда и куда бегут золотыми змеями-ручьями волны женского энтузиазма? Понять и разобрать образ Женщины – Яги этносоциологи могут. А вот оживить и воспроизвести – нет. Тайна мёртвой воды у структуралистов в руках. Тайна живой воды – по-прежнему в тонких женских пальцах, с изысканными ногтями, – в железных крюках Яги. Нас, как исследователей энергии, больше интересует живая вода. Поэтому структурализм закончен, разбирать больше нечего. Мёртвая вода пролилась – очередь за живой, настоянной на крови единорога. Она благоухает цветущими грушевыми садами!

Энергия Яги однажды размоталась и выскочила из архетипического женского овала-круга, превратив предопределённость-колесо в спираль. Она, бегущая по энергетическим волнам, направила-завлекла косяки своих птиц, рыб, потоки саранчи в Великую Степь.

Грёза Степи! Её топос мутирует классический образ дремучей Бабы-Яги – «лешачихи», взрывает привычное представление о «Великой Матери», заставляя женское сердце биться сильнее, а кровь по венам гонять быстрее. И раньше «изба смерти» [12] не отличалась заземлённостью, танцевала на курьих ножках. Но:

Пространство бесконечной Равнины, с половецких времён обставленное бабами-истуканами, делает с Женщиной что-то дивное… «за степною рекой среди шёлковых трав, у криничной воды возле моря». А небесный покров над развивающимися магическими косами кочевницы ломает замки структуралистских законов, подсчитанных метафор и морфем духа человеческого. Яга становится иной – выражением чистейшего Женского, не замутнённого чужими примесями.