О родном - страница 6

Сам гала-концерт проходил на огромном стадионе имени Ататюрка. В отделении вокала победил наш мальчик – алтаец Василий Тельденов. Он играл на топшууре и исполнял горловое пение. Как же мы гордились Васьком! В конце фестиваля зрительская толпа двинулась в нашу сторону. Они несли в руках ожерелья из искусственных цветов. Вблизи мы увидели, что это были такие же, как мы, подростки. Девочки и мальчики, что-то говорящие на турецком, надевали на нас эти ожерелья, наверное, желали счастья. Наша Алёна получила десять штук цветочных бус от десятерых разных парней. Самый смелый из них снял с Алёны чужие цветы и оставил только свои. Мы смеялись.

Время улетать. Муфиде-анне пишет свой адрес, номера телефонов, имена в блокнот и кладёт мне в сумочку. Позже я потеряю все контакты, совсем не помню, куда девался этот блокнот. До сих пор жалею об этом. В самолёте Сашка открывает подаренный организаторами перед вылетом рюкзак и вскрикивает. Мы все, как один, тут же хватаемся за свои и заглядываем внутрь. Из каждого рюкзака вываливаются сникерсы, марсы, мамба, жвачки, конфеты непонятных марок. Уже в воздухе стюардессы российских авиалиний будут нас спрашивать, хотим ли мы лимонные леденцы «Полёт», но мы, не открывая глаз, будем отмахиваться – у каждого под ногами было по рюкзаку, полному сокровищ из сладостей.

Загруженная дорожными сумками фиолетовая таблетка школы искусств села Улаган взбирается в родные горы Алтая, оставив позади бескрайние пшеничные поля Барнаула, словно живые картины Ван Гога, авангардную Москву и узорчатый, как восточный ковёр, Стамбул. В машине мы поём песни Таркана: «ду ду ду ду тилиери, е кирли, кирли чимдери, козлори дарья тениииис».

Сестра Марина сказала бы, что мы всё произносим неправильно.

Ну и ладно…

бора-хөкпеш э.

– у тебя такие интересные тапочки, а что это за материал? – спрашивает подруга, косо смотря на мои ноги и прикрывая нос указательным пальцем.

– это войлок, его делают из шерсти мелкого рогатого скота, чаще овцы, но я слышал, что можно сделать из шерсти верблюда тоже.

такой разговор однажды произошёл на кухне общежития, где я проживал уже два года. за это время я успел найти друзей, с которыми могу обсудить личные вещи, излить им душу. но эти вещи делятся на половину, а душа льётся только на полстакана в долгих вечерних разговорах, пока горит тусклый свет нашей кухни. половина души остаётся у меня, потому что часть моей биографии будет просто непонятна моим друзьям, выросшим в большом мегаполисе россии. этот вопрос задала моя близкая подруга. ответ ей понравился, она кивнула головой. я всегда думаю, насколько чиста моя речь на русском языке: не переставил ли я глагол в конец, куда я поставил ударение, не было ли локальных слов из тывы, но в тот момент меня больше волновало, почему человек, которого я называю другом, корчится от запаха войлока? я молча ушёл из кухни – уже идя по коридору я пожалел, что не объяснил ей, почему войлок так важен для меня и тывинцев.

побуду этнографом.

в тыве войлок называют кидис. это слово я знаю с тех пор, как обрёл сознание в 4 года. войлок обычно делают из шерсти овец (дүк), это я узнал уже в 6 лет, когда увидел, как в жаркий июньский день сияющие потные тела женщин и мужчин семьи отца двигались сначала в танце стрижки овец (хой кыргыыры), а потом уже в ритуале кидис салыры, что значит