О родном - страница 8



дело. в то же время по всей тыве юрты из войлока заменялись на брезентовые, единицы остались с войлочными. бабушка всегда отворачивалась, когда видела брезентовые юрты на наадыме, даже после распада ссср. при этом, брезент в ссср представлялся как материал выше войлока по всем качествам – не отсталый, современный, долгостойкий – кидис был унижен советскими властями. однако, юрта бабушки до сих пор жива. она стоит по сей день и передаётся старшим дочерям рода, сохраняя память о том времени: хоть она и покрылась пылью и почернела, то, что она видела, не сравнится ни с каким заводским брезентом. для меня трогать войлок – прикасаться к рукам моего рода, к великому знанию, которое чуть было не стёрли из истории. войлок был возрождён в 90-е, в какой-то момент он вовсе становится туристическим аксессуаром. но для меня остаётся всё таким же бездушным заводским войлоком, который теперь ещё и продается как экзотика: из него делают брелки, тапки, стилизованную обувь, кошельки, даже серьги.

много времени было проведено и много уровней рефлексии пройдено, чтобы я присвоил войлок себе через разговоры с бабушкой, а через неё – уже со всем родом. мои сложные отношения с войлоком отражают отношения с тывинскостью – они меняются. деколонизация ощущений, изменения самих мыслей от взаимодействия телесности с материей – долгий и сложный процесс, я даже не уверен, закончен ли он с войлоком. но в чём точно уверен: колючесть войлока со временем стала теплом, которое идёт от самых пяток до пальцев рук. а его запах напоминает о доме и о глазах бабушки, которые смотрят на меня через комнату, пока я пью кисловатый хойтпак.

СКАЗКА О ТРЁХ ЖЕНЩИНАХ СО СМЕРТНЫМИ ФАМИЛИЯМИ

Заура Танатова


Начало:

Мне однажды приснилось, что я беременна текстом. Проснулась и очень грустила. Радость во сне была сумасшедшая. А сейчас, сколько-то лет спустя после этого сна, на девятом месяце беременности, в одно из мартовских воскресений, мне надо родить текст. Забавно.


Настоящее начало:

Если бы я знала, что Бориса Акунина знают по одному имени, а другое, Григорий Чхартишвили, он прячет от художественной литературы – я бы прочла цикл о Фандорине пораньше. Чувствуя родство, что ли.


Настоящее настоящее начало:

В детстве я походила с чужим именем. День или два. Мы познакомились с девочкой на улице, когда стукнулись велосипедами. Она представилась первой:

– Маргарита. А тебя?

– Мар – га – ри – та.

Я просто пробовала на язык длинное, впервые возникшее для моей башкирской реальности, имя.

– Ого, нас зовут одинаково!

И я не посмела сказать о своём настоящем имени. Не знаю, почему. Боялась, что засмеёт? Ходила с другим именем некоторое время. Пока мне не надоело забывать откликаться на имя Маргарита. Это одна из кипы моих то ли забавных, то ли грустных историй, которые тащу вверх, чтобы задобрить сказку в самом начале.

Моя подруга Окана хорошо смеётся. Она вообще любит находить поводы посмеяться. Окана напоминает мне зверя. Всегда выживает. Она занимается аштанга-йогой и меня на это дело подсадила, второй год по воскресеньям мы занимаемся у нас дома вольным составом – отжимаемся на чатуранге, стоим в самастхити и пытаемся сесть в лотос. Она занимается аштанга-йогой пять раз в неделю, живот Оканы – её крепкий товарищ, которому она доверяет. И ещё у Оканы есть штырь в бедре. А ещё она рассекает по центру Петербурга на велосипеде-фикс. Ей дарят ботинки Гуччи, она любит винтажные магазины, красивую одежду из качественной ткани за бесценок. В этом году ей будет 40 лет. Окана сейчас в Лондоне, она работает няней, но к моим апрельским родам, думаю, у неё как раз случится так называемое «петербуржское» окно, домашний период. Окана пишет мне часто и узнаёт, как у меня дела, говорит, что мне идёт беременность. А я чуть ли не с первой встречи называю её Великой Ма – потому что, когда Окана рядом, люди ловят всамделишность своей жизни, замечая её, оканино, неподдельное любопытство, внимание, слушание.