Антонина неопределённо мотнула головой, прошептала:
– Сложно это всё. Пока не понимаю.
И вздрогнула от громкого голоса Тамары:
– Всё, я закончила вырезывать клинья – можно сшивать…
Соколова обернулась, махнула рукой, мол, всё нормально.
– С утра уже клеить начали, – Тамара не умолкала, – обычно вечером же делают, когда швеи уходят. Мы так задохнёмся тут.
– Ничего не поделаешь. Сроки знаешь? – Соколова кивнула в сторону красочного плаката «Сдадим первенец в срок!», висевшего посреди цеха.
– Первенец… первенец,.. как бы нам тут до родов не помереть… – Тамара садилась за швейную машинку.
19
Как только в квартиру вошёл спокойный Трояни, Нобиле занервничал. Сделал несколько шагов в его сторону , посмотрел на Визокки, занятого беседой с Марией Андреевной, оглянулся на Де Мартино и Гарутти, игравших в шахматы, и без вступительных слов обрушился на Трояни.
– Мне сказали, что ты на нас яд изливал… полными вёдрами…
– Умберто, не понимаю, о чём ты? – Трояни, опешивший, застыл на месте.
– С кем ты разговаривал по вопросам компетентности итальянских специалистов?
Трояни, наконец, понял о чём речь:
– А–а, об этом… да, было такое… с Фельдманом говорил. Он расспрашивал, что конкретно делал каждый по своему направлению. Вопрос стоит о продлении контрактов. И как я понял, Дирижаблестрой уже решил расстаться со многими.
– И что же ты порассказывал? – Нобиле выкрикнул и все повернулись в сторону Трояни.
– Правду говорил. Ты знаешь, я не люблю «вокруг да около». Ты прекрасно знаешь на что каждый способен.
– И меня ты считаешь «всего–лишь машинистом на железной дороге…»? – Нобиле старался смотреть на Трояни с омерзением, – и что выбор меня в качестве руководителя был ошибкой, поэтому так медленно и идут дела в Дирижаблестрое?
Трояни выразил на лице удивление, но нашёл, что ответить:
– А–а! Так это та хрупкая пожилая барышня у Фельдмана, что итальянские диалекты не воспринимает. Как она, вообще, переводчиком работает? Так вот, Фельдману я сказал: «Нобиле, когда занял главную позицию на заводе в Италии, уже вступил на мощный локомотив и умело вёл его вдоль трудного железнодорожного пути, но Дирижаблестрой – не локомотив, да и дороги ещё нет». Умберто, я действительно так считаю.
Нобиле ухмыльнулся.
– Да, ты у нас хороший… Вероятно, совсем непогрешимый… – Нобиле зло уставился на Трояни, сощурив глаза.
– Представляю, что эта сумасшедшая могла ещё напридумывать, толком не понимая итальянского языка.
– Трояни, ты изменился, зря я на тебя так понадеялся, – Нобиле уже вовсю кричал.
– Умберто, я не хочу больше рассуждать об этом, даже не хочу оправдываться. Я знаю, что ты очень упрямый и никакие доводы тебя не убедят… Вероятно, у нас с тобой всё уже закончено… раз и навсегда.
Нобиле, как только Трояни захлопнул дверь, прорычал: – Непогрешимый нашёлся!
Визокки медленно повернул голову от двери к Нобиле, негромко проговорил:
– Действительно, контракты оставили в силе только с тобой и Трояни, остальных домой отправляют, – сделал паузу и добавил, – ещё Шакку оставляют. Умберто, да чего ты так на Трояни взъелся? он ведь вполне адекватный человек, мог бы с ним поаккуратнее. Стоит ли так быть уверенным, что переводчица всё правильно поняла?
– Чего ты его защищаешь? На всех подобные оценки дал, и на тебя, кстати, тоже. Говорил, что хоть ты образован и многое знаешь, но проектированием дирижаблей никогда не занимался.
