– Что мне покойник, он молока детям не даст!
– Зато покойник враз корову отыщет. Пошли.
Наталья было направилась вместе с мужем, но Степан остановил.
– Иди к детям, небось, тоже перепугались, ревут. Мы тут сами разберёмся.
Тронулись через огород, где жерди были сбиты на землю, пересекли овраг, спотыкаясь в безлунье, оставив слева усадьбы переселенцев, что сели летом. Почти неразличимо наплывало пятно небольшого голого колка. Впереди с петлёй на шее, спотыкаясь, ковылял злодей.
– Граня, обожди-ка, спрошу этого шкета: один ли разбойничает, или второй варяг где-то тут?
– А я не догадался спросить. Отвечай!
– Один.
– Гляди, соврёшь, так и задохнёшься в петли, – Евграф слегка натянул верёвку, пленник закашлял, засопел, – понял, каковы с нами шутки?
Вот и берёзовый колок, давно отряхнувший с себя листву, прошли несколько метров, огибая выступ. Коровы нет.
– Где ты привязал животину?
– Где-то здесь, темно, – прохрипел злодей.
– Зорька, Зорька, – позвал Степан. Молчание. – Надо бы Наталью всё же взять. Она ей сразу откликается. Зорька, Зорька.
– Тут она. У толстой кривой берёзы привязал, а здесь тонкомер.
Попадались небольшие муравьиные кочки, о них спотыкались, низко и близко свисали длинные кисти берёз, легонько шелестели на ветру, пахло прелым листом, смешивая нарастающее отчаяние в безнадежных поисках. Степан звал и звал корову. Наконец услышали, как она протяжно вздохнула, поднимаясь на ноги.
– Вот она, слава тебе, Господи! Отыскалась!
– Проклятый людына, весь праздник нам обгадил. Что б тебя мухи заели.
– Завтра же в лавке амбарные замки куплю, – сказал Степан, – предупреждали нас, что лихой человек в селе завёлся. Угнал уже одну лошадь. Он, поди?
– Нет, у вас впервой, потому и попался неумеючи. Удача того злыдня надоумила меня пойти на лихое дело. Каюсь.
– Кто же тогда? Спокойно было. Этого мизгиря выпороть при народе треба и в каталажку посадить.
– Вам хорошо балясничать, – подал голос вор, – без потерь прибыли сюда. А я жену в дороге схоронил, дети за дорогу расхворались. Все деньги невезуха из кармана выхлестала. Жить не на что.
– Не воровать же! Трудиться треба. Наймись, постепенно выправишься, если не лодырь.
– Пробовал, не берут с ребятишками.
– Что ж теперь с тобой прикажешь делать?
– Отпустите, век не забуду.
– Тебя как кличат?
– Серафим.
– Ты никак тот мужик, что у меня две ночи ночевал с ребятишками?
– Он самый.
– Как же ты за добро платишь?! Мы тебя с детишками кормили, поили.
– Нужда в силки загнала, отпустите!
– Я б тебя отпустил, всыпав розог с дюжину, да ты снова по дворам татем пойдёшь. Пусть старшина решает, – сказал Степан.
– Собак треба заводить, Стёпа.
– Без них не обойтись.
Они умолкли, продираясь через закустаренный овраг, вышли к огородам. Евграф вспоминал, как в июньскую жару под вечер к его усадьбе прибился этот исхудалый мужик, сухой и длинный, как черешок от стогомётных вил с глубоко ввалившимися потухшими глазами. На телеге натянута палатка, под ней мешки с пожитками, двое детишек до пяти лет, молчаливые, только стреляющие бусинками глаз. Кобыла с жеребёнком – сытые. Это сразу заметил наметанным глазом Евграф, да и как не заметить – основа в таком дальнем пути. Паслась лошадь ночами вволю, а днем – путь неустанный.
– Пустите на ночь, люди добрые. Не задержусь, где-то в Зубкове земляк Прокоп Полымяк сел. Отыщу, съеду.
– Где ж твоя жинка? – не удержался от расспроса Евграф.
