Первое чувство какое-то иррациональное восхищение. У незнакомки волнистые волосы, словно отлитые из платины, длиной до середины спины, неестественно тонкая талия, переходящая в подтянутые ягодицы и до неприличия длинные ноги. Я даже не могу удивиться... или огорчиться – совсем ничего не чувствую. Заторможено перебираю в уме всех родственниц Северного, как будто недостаточно её с Даней тягучего, сытого поцелуя. В губы.
Моё сердце по-прежнему молчит, и в груди всё стягивает огромной воронкой. Жжёт, будто покоя просит, но никак его не найдёт. Я просто смотрю и чувствую себя посторонней. Не только для Дани – вообще на планете. Доходит до того, что звуки слышу, а смысл слов не получается уловить.
– Я буду ждать тебя.
– Я разве просил ждать? Веселись.
– Набиваешь себе цену?
– Жалею твою гордость.
– Ты просто до неприличия циничен.
– Это называется честность. А вот и наше такси. Пошли, Оля.
– Я Аля.
– А я как назвал?
Продолжение стирает усиливающийся шум мотора. Даня открывает заднюю дверцу подъехавшей машины и ждёт пока его спутница скроется в салоне. Цепкий взгляд сизых глаз скользит поверх залитой солнцем крыши пока не останавливается на мне. Короткая вспышка чего-то болезненного, как сожаление или раскаянье на миг стегает до самого мяса. А затем в любимые глаза возвращается февраль со всеми своими трескучими морозами. Он оставляет мне короткую улыбку, спрятанную в уголке рта, и влажный холод где-то в дальнем закоулке сердца. Уезжает. Всего на год уезжает, а такое чувство, что навсегда. Для меня – навсегда.
Душа ждала покоя, она его получила. Но тот другой – весь мокрый. И дрожит слезами.
Наивно, конечно, думать, что стоит напрячь силу воли, отвлечься, для верности найти себе хобби, и боль послушно отступит. Воля сдаётся первой. Доказательство тому – полтора месяца добровольного затворничества, в котором жизнь попросту встаёт на паузу, проходит мимо и ты даже не осознаёшь её ценности. Страх потери чего-либо становится несущественным в сравнении с чувством собственной никчёмности. Затем в одно ничем не примечательное утро ты будто бы просыпаешься. Чувства ещё атрофированы, но ты начинаешь что-то делать, жить дальше. Выбираешься, словно бабочка из кокона, другая совсем, потому что прежнее «я» осталось там, в той наивной девочке, мнущей в кулаках кружево на белом платье и потерянно смотрящей вслед своей первой любви.
Месяц за месяцем отсекаешь опостылевшее, слабое, пока другим уже утром, ещё бесчисленную прорву недель спустя, собственное отражение, наконец, неуловимо меняется. И это не взросление даже. Это пробуждение.
10. Голос пропасти
Дан
– Твою ма-а-ать! – убито стонет Лис, глядя на наручные часы. – Я уже через полчаса должен забрать Полину из салона. Пока мать опять не растрепала ей очередной позорный факт моего детства.
– Ну началось... – беззлобно фыркает Стас, придвигая к себе стопку. – Север, братан, клянусь, ни одна красотка не ждала твоего возвращения из армии, как я! Наконец-то будет с кем нормально зависать, потому что Лиса мы окончательно потеряли. Да, бабушкин шалун?
Чёрт, как же мне весь год их не хватало...
– Почему бабушкин? – обращаю вопросительный взгляд на друга. Насколько я помню, Лис свою старушку давно похоронил.
– Прикинь, его соседка до сих пор уверена, что Кир её преследует.
– Изольда, что ли? – толкаю Лиса локтем в бок – Ну та приколистка, которая ещё жаловалась, что ты исписал признаниями весь асфальт перед подъездом?
