Зал XIX века был его любимым. Здесь была особая атмосфера – благородства, изысканности, утонченности. Портреты мужчин в строгих сюртуках и дам в пышных платьях смотрели с высоты, каждой деталью своего облика говоря о духе прошедшей эпохи. Семен Петрович любил рассматривать эти лица, пытаясь угадать в них характеры, судьбы, секреты.
Но сегодня что-то было не так. Портреты казались какими-то тусклыми, безжизненными. И тишина… Гнетущая, тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и биением собственного сердца, заставляла нервничать.
Он прошел вдоль стены, затем еще раз оглядел зал. Никого. «Показалось…» – с облегчением подумал Семен Петрович и уже хотел было уходить, как вдруг его взгляд упал на один из портретов в дальнем углу зала.
На этом портрете, не отличающемся особой художественной ценностью и обычно остававшемся без внимания посетителей, был изображен молодой мужчина в черном сюртуке. В руках он держал палитру и кисть, а его взгляд, устремленный куда-то вдаль, был полон надежды и тревоги. «Художник Петр Иванович Смирнов, 1810—1842», – гласила надпись на табличке под портретом.
Семен Петрович не знал, почему именно на этом портрете он остановил свое внимание. Возможно, дело было в том, что взгляд художника сегодня казался каким-то другим – не столь мечтательным, скорее встревоженным, даже испуганным.
Он сделал несколько шагов в сторону портрета и вдруг с ужасом понял, что взгляд художника… следит за ним. Куда бы он ни двигался, глаза на портрете неотрывно смотрели на него.
Холодный пот выступил на лбу у старика. «Бред какой-то», – пробормотал он, протирая глаза. Но когда он снова посмотрел на портрет, сомнений уже не было. Художник на портрете живой. Он смотрел прямо на него и бесшумно шевелил губами, словно пытаясь что-то сказать.
Семен Петрович стоял как громом пораженный, не в силах отвести взгляд от портрета. Страх сковал его ледяными тисками, не давая пошевелиться. Сторож пытался убедить себя, что это все игра света и тени, усталость, в конце концов, но здравый смысл, до этого не подводивший его, на этот раз молчал.
Вдруг губы молодого человека на портрете зашевелились более отчетливо, и Семен Петрович, к своему неописуемому ужасу, понял, что слышит голос. Тихий, хриплый, словно доносящийся из глубины веков, но вполне разборчивый голос.
– Помогите… – прошептал художник с портрета.
Семен Петрович отшатнулся, словно от удара. Ключи с звоном упали на пол. Он хотел было кричать, звать на помощь, но горло сжалось спазмом, и он смог выдавить из себя лишь жалкий сип:
– К-кто здесь?..
– Это я… Петр… – прошелестел голос с портрета. – Помогите мне…
Сторож, преодолевая страх, сделал шаг вперед. Он уже не сомневался в том, что слышит голос человека с портрета, и это открытие, противоречащее всем законам логики и здравого смысла, странным образом придало ему сил.
– Как… как я могу вам помочь? – спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
На портрете ничего не изменилось – художник по-прежнему смотрел на него с мольбой и надеждой.
– Меня забыли… – прошептал он. – Мое искусство… оно никому не нужно…
Семен Петрович нахмурился. Он не понимал, о чем говорит художник. Его картина, хоть и не отличалась особой художественной ценностью, занимала свое место в экспозиции музея, как и положено. В чем же дело?
– Но ваша картина… она же в музее… – растерянно пробормотал старик.
