Отбежав вперёд на несколько метров, Соня нетерпеливо оглянулась на меня.
— Спасибо, — поспешно поблагодарила я воспитательницу, аккуратно держа полученный от неё только что рисунок дочери.
— Не оставляйте это просто так, — улыбнулась она и плотнее укуталась в пуховик.
К вечеру похолодало, от ветра кончик носа у неё покраснел, но говорила она без усталости и раздражения. Всегда доброжелательная и внимательная, она и сейчас проявляла живое участие, хотя знала Соню всего-ничего.
— У вашей дочери талант, Дарина.
— Да…
Я даже немного смутилась. Наша прошлая воспитательница из частного детского сада пару раз говорила мне о том, что Соня для своего возраста достаточно хорошо рисует, но никогда не уделяла этому такого внимания. Поначалу я вставляла принесённые ею из сада картинки в рамочки, но Эдуарду это не нравилось, и мне пришлось снять их.
Калитка открылась, и на территорию зашла ещё одна мамочка. Попрощавшись с воспитательницей, я взяла дочь за руку. Маленькая ладошка тут же потонула в моей, и я сжала пальчики, спрятанные в перчатку.
— Тебе нравится рисовать? – будто невзначай спросила я, когда мы шли по дорожке.
Соня как будто задумалась. Я заметила, как она хмурит крошечные бровки, почувствовала, как шевельнулись её пальчики.
— Нравится, — наконец ответила она и сама потянулась к ручке калитки, чтобы помочь мне открыть её.
Когда-то я тоже любила рисовать, но со временем это забылось, потерялось. Какое там рисование в нашей никудышной школе, где порой и учителей по основным предметам не было по несколько месяцев? Вдруг мне вспомнилось, что, когда я училась в пятом или шестом классе, у нас открыли Изостудию, и я, совсем ещё девчушка, с восторгом рассказывала об этом маме.
— Ты бы лучше читала больше, — ответила тогда она строго. – У тебя с биологией проблемы, про математику я даже говорить не хочу. Садись делать уроки.
Изостудию закрыли буквально через месяц, но на несколько занятий сходить я всё-таки успела, даже несмотря на то, что мама не одобряла этого. Работавшая в той самой школе учителем географии, она знала всё о моих достижениях и промашках. Как бы много она мне ни дала, как бы тяжело ей ни было одной поднимать меня, порой это было невыносимо. Постоянный контроль, маленький посёлок, однокомнатная квартира, где всё, что было у меня личного: кровать и тумбочка, отгороженные ширмой.
Не успели мы выйти за территорию сада, я увидела Демьяна. Стоя возле машины, он говорил с кем-то по телефону и смотрел на нас. Я замедлила шаг. Не знала, стоит ли подходить к нему, стоит ли разговаривать с ним и садиться в его машину.
Ветер, холодный, злой, швырнул под ноги шуршащие листья, клубящееся тяжёлыми набухшими тучами небо висело так низко, что казалось, вот-вот обрушится. Закончив разговор, Демьян убрал телефон и пошёл нам навстречу.
Соня сильнее сжала мою руку, и я, мельком глянув на неё, ободряюще улыбнулась.
— Кто это? – спросила она громким шёпотом.
Гости у нас с Эдуардом бывали крайне редко. Тем более, мужчины. Не знаю, были ли у мужа друзья – мне он об этом не рассказывал, а сама я не спрашивала. Пару раз он приходил с «нужными людьми», но делалось это скорее для того, чтобы невзначай показать, насколько хорошо устроена наша семья. В эти моменты я выступала в роли милой гостеприимной хозяйки, подающей чай, но дела до меня никому не было, до Сони и подавно. И если привыкшая к воспитателям, к Светке, с женщинами она вела себя более или менее свободно, при мужчинах становилась совсем стеснительной.
