Очерки из жизни советского офицера - страница 6

И еще в деревне я попробовал кое что, от чего моя душа была на такой вершине блаженства, какую не испытывал от чего то еще. Никогда в последующей жизни я не пробовал ничего вкуснее этого. Это была сырокопченая колбаса! Ее, только что приготовленную, нес мимо нашего дома какой то мужик, и отчего то решил меня угостить. До этого момента я совсем не знал что такое колбаса. А тут свежая и сырокопченая, еще теплая!

Кроме рыцарских игр, шашек/шахмат, чтения книг и экскурсий по садам, был еще один интерес. Мы интересовались жизнью птиц. Спусковым крючком этого интереса послужили бабушкины гуси. На всех дворах в начале лета были маленькие гуси, где-то побольше, где-то поменьше. До приличного возраста они не доживали, но в начале лета ходили стайками по принадлежности к хозяйству, такие дружные маленькие гусята. И у каждой стайки была своя территория, за которую они отчаянно сражались. Мимо мальчишек, по определению, такое пройти не могло. Мы стояли, каждый за своих гусей, вынуждая их, порой против воли, вступать в схватки друг с другом. От гусей наш интерес стал расширяться и достиг галок, которые жили под крышей клуба. Весной у них в гнездах птенцы. Попасть на чердак клуба для завсегдатаев села не составляло проблемы: в туалете клуба была дыра в потолке. Многие птенцы из гнезд перекочевали к нам. В бане, что стояла за огородом, мы сделали свое гнездо из старого стула, перевернув сиденье вверх дном. Стул был допотопный, и нашпигован не ватой, а соломой. Короче, гнездо соответствовало самым изысканным требованиям. Мы помещали туда птенцов и заботливо кормили их, выкапывая из навозных куч на огороде червяков, жуков и все такое. Но после каждой ночи птенцы погибали. Мы приносили других птенцов, но они не проживали у нас больше суток. В конце концов, нам это надоело, и мы оставили птиц в покое. По прошествии лет, мне кажется, надо было дать птенцам питье.

Печка

Мое повествование было бы не полным, если бы я ничего не рассказал о русской печи, которая была у бабушки. Структуру печи я уже описал в предыдущей главе. Печь была очень большая и тяжелая, к ней примыкала еще лежанка. В какое то время дом из-за нее стал проседать, и отцу пришлось с помощью домкратов подводить под печь бетонные столбы. Теперь я расскажу об ощущениях, когда ты спишь и живешь на печи. Да, у меня не было кровати в бабушкином доме, и я спал на печи. Гладкие до блеска красные огнеупорные кирпичи не раздражали, на них лежал тоненький матрасик, который, как и печка был всегда теплым или горячим. Сверху я ничем не накрывался, так как было более чем тепло. Одной топки печи хватало на несколько дней. Каждое утро я просыпался, когда радио начинало играть гимн. За гимном следовали слова «В эфире пионерская зорька». Я думал, что Пионерская Зорька, это корова, потому что бабушкину корову тоже звали Зорька. Эта печка, среди прочего уберегла меня от серьезной болезни, которая могла настигнуть меня в один из зимних дней.

Большой пруд

За нашим огородом есть два пруда: маленький – прямо напротив, метров 50 диаметром, на дальнем берегу старая мельница, и большой, тоже за огородом, но чуть правее, метрах в 50 от нашего забора. Он имеет форму эллипса метров 300-400 в длину и 100-150 в ширину. Каждую весну большой пруд разливается, и вода заполняет пойму между прудами, так что она становится на какое-то время не проходимой. Но в данном случае, дело было зимой. Я гостил у бабушки в зимние каникулы, и делать особо было нечего. На льду большого пруда стояла и пыхтела грузовая полуторка, а за ней стайка мужиков, покуривая, травила свои байки. Они приехали за льдом для хранения молока со всеми причитающимися инструментами: бензопилами, баграми. Утром прошел легкий пушистый снежок, который покрывал лед тонким слоем. В понурые и короткие зимние дни любое выделяющееся событие привлекает пацанов, особенно таких активных, как я. Преодолев зимний огород, я ступил на лед пруда, чтобы поближе ознакомиться с деятельностью этого коллектива. Когда до машины оставалось метров 25, я провалился под лед. Оказывается, днем ранее, именно в этом месте они работали, и льда там, по сути, не было. Легкий снежок, который выпал утром, все замаскировал. Первое, что я почувствовал, оказавшись в холодной купели, что мне не хватает воздуха, и я не могу кричать. Те звуки, которые я издавал, были не слышны рабочим из-за работающей машины. Спас меня случай, ну или опять же божий промысел. С другой стороны пруда на лошади с бочкой за водой ехал колхозник. Он то и увидел меня и позвал рабочих. А дальше случилось необъяснимое. Мне тянули багор, чтобы я за него схватился, а я упорно не желал этого делать. В результате, рабочие, как-то изловчившись, вытащили меня за шиворот. Почему же я не воспользовался багром? Разгадка тут ведет в город Ростов. Этой же зимой, но чуть ранее, мы с мамой шли из центра города мимо гимназии (в то время СШ № 1). Тогда часть школьного сада от школы и до керосинки огораживал низенький, но массивный чугунный забор. В двухтысячные годы этот забор, как и все подобные заборы в городе, алкаши снесли в утиль. Так вот, какой то ребенок, видимо, дотронулся до забора языком в морозный день, и кончик языка остался на заборе. Мама мне показала на него и сказала, что если я буду до трогаться языком до забора, то у меня его отрежут. Очень быстро это непреложное правило я мысленно распространил и на другие свои части тела. Поэтому взяться за багор для меня было табу – отрежут руку! Сырой до нитки, но живой, я добрался до дома. Все остальные проблемы решила добрая русская печь Я даже не заболел.