Тут один умелец из соседнего подразделения на моих глазах носом шуровал на пульте с такой скоростью – ледяные бы устыдились собственной медлительности.
Выхода у бедолаги не было. Угодил в аварию во время погони за очередной нечистью. Сколько костей в теле, столько у него и переломов было. Так что мне еще грех жаловаться. Всего–то один гипс.
– А я вам говорю, это не выход! – послышался за непрозрачной пластиковой дверью палаты грубоватый мужской голос.
– Да, в конце концов, я так тысячу раз делал! – возмутился еще громче оппонента… Альпин.
Альпи–и–ин? Я мысленно заметалась, понимая, что физически могу максимум уморительно попрыгать вправо–влево на лежанке, по примеру детишек, участвующих в веселых стартах. Мне так хотелось его увидеть! И та–ак не хотелось!
Женская логика, куда ж без нее!
С одной стороны, было неизмеримо приятно, что Альпин здесь, беспокоится, заботится. Приехал ко мне, какие уж тут сомнения. Моррох во врачах не нуждается уже невесть сколько тысяч лет. Разве только в нескольких литрах их кровушки… на посошок. Хотя с его связями и влиянием при желании мог бы тут годы пролежать, не будучи ни сотрудником полиции сверхов, ни «лицом, работающим с ней по контракту». Так ласково обозначались судмедэксперты.
С другой – ну вот какой Альпин запомнит меня после сегодняшнего рандеву? Предпочитаю, чтобы брит, вызывая в памяти мой светлый образ, представлял, как шикарная грудь вздымается над тисками корсета. И уж совершенно не то, как полупарализованная кикимора уморительно дергается, стремясь поправить под одеялом ватные ноги.
Ко всем этим изыскам женской логики примешивались очередные аргументы в обе стороны. В груди скорбно ныло от мысли, что некому даже справиться обо мне. Разве Марго заедет… Смеху было бы, конечно! Уверена, медсестры и уборщицы до сих пор помнят ее триумфальные набеги два года назад. Девушка умеет навести шороху… По каждой полке, по каждому углу палаты Марго водила пальцем и тыкала под нос персоналу, если находила хотя бы пылинку. Я развлекалась, как никогда! Но все–таки… не то это… А тут появилось существо, обсуждающее мое лечение, не успела и глаза открыть.
Хотелось кричать от ощущения беспомощности и осознания собственного отвратительного вида сейчас. К зеркалу не ходи: волосы колтунами, цвет лица – а–ля свежайшие огурцы. Вдобавок эти противные лампы, способные даже лягушке придать нездоровый зеленый оттенок. В общем, Баба–Яга… нога костяная и та при мне – в гипсе. От такой красоты впору еще на тысячу лет отшельником заделаться!
– Я категорически против подобных методов лечения! – голос за дверью громыхал так, что становилось ясно – спорщики в шаге от палаты.
– Не припомню закона, воспрещающего травмированному самому решать – приемлет он подобное или нет, – парировал Альпин. – Да прекратите уже лицемерить! По лицу вижу – боитесь последствий из–за гентского зелья! Так я уже проконсультировался с отцом! Он уверяет – одно другому не мешает. Тем более я предложил щадящий вариант! Не скоростной – за часы, а растянутый аж на несколько дней!
Ненадолго за дверью воцарилось беззвучие. Так и слышала зубодробительный скрежет шестеренок в голове врача, переваривавшего прозорливость собеседника. Вот вам! Знайте наших!
Ната! Какие там наши?! Ихние! Забыла, кто такой Альпин? Но почему–то все мое нутро противилось увещеваниям, что Ледлей чужой. Быстро же вампирюга изловчился влезть к тебе в душу, Велес! Попробуй теперь выковыряй! Что–то подсказывает, операция выдастся кровавой, болезненной и не оправдает усилий. Впервые за многие годы посторонний мужчина, с которым и на тройку–четверку свиданий не сходила, ощущался настолько близким, почти родным.
