Ледяной холодок пробежал по её спине. Осознание пришло внезапно, ошеломляюще, как удар молнии. Это были не просто случайные рисунки. Это были фрагменты карты. Неосознанные, интуитивные карты того чудовищного сооружения, что её отец тайно строил в лесу. Её собственная рука, её мятущееся подсознание выводили на бумагу то, что он так тщательно и так долго пытался скрыть от всех. Лес на её многочисленных рисунках был точной копией запутанного лабиринта. Едва заметная тропинка – путем к его страшной тайне. А зловещий символ на дереве – возможно, центром этого лабиринта, его сердцем, точкой назначения, ключом к… чему?
Она быстро разложила несколько ключевых рисунков на полу перед собой, пытаясь сложить их в единую осмысленную картину, найти некую логическую последовательность. Вот тропинка, начинающаяся у самой кромки леса. Вот она проходит мимо жуткого старого колодца. Вот то самое могучее дерево с вырезанным на нем символом. А вот и он – замаскированный вход, тяжелый люк, ведущий глубоко вниз, в это странное подземное сооружение, изображенное на другом рисунке. Линии, похожие на разветвленные вены, расходящиеся от него под землей, – это, должно быть, те самые вентиляционные шахты? Или даже секретные туннели, ведущие… куда?
Лили сидела на полу своей комнаты посреди разложенных рисунков, её собственных мрачных творений, и чувствовала оглушающую смесь ужаса и странного, почти мистического, пугающего прозрения. Как она могла так точно все это нарисовать, совершенно не зная о существовании этих объектов в реальности? Откуда в её голове взялись все эти конкретные образы? Было ли это просто чередой невероятных совпадений, больной игрой её встревоженного воображения, или что-то… или кто-то… невидимый направлял её руку все это время? Мысль о странном голосе из стены, о низком, вибрирующем гуле из старого колодца сама собой всплыла в памяти.
Её рисунки больше не казались ей просто отражением её собственных страхов и предчувствий. Они необъяснимым образом стали частью самой жуткой тайны, частью того темного, безумного проекта, который упорно разворачивался прямо у них под носом, за пределами их внешне идеального дома, в обманчивой тишине и глубине молчаливого леса. Они оказались одновременно и грозным предупреждением для неё самой, и своего рода подробным путеводителем по логову зверя. И теперь, держа в руках эти невольные, нарисованные её же рукой карты, Лили остро чувствовала, что её незримая связь с отцом, с его прогрессирующим безумием, гораздо глубже, темнее и страшнее, чем она могла себе даже вообразить. Она была не просто случайной свидетельницей. Она необъяснимым образом была частью всего этого. И её искусство, её единственное прежнее убежище от реальности, оказалось тайной дверью, ведущей прямо в самый центр этого кошмарного лабиринта.
Часть 9
Прошло еще несколько бесконечных дней, плотно отмеченных гнетущей, тяжелой тишиной и невысказанным, но почти физически ощутимым напряжением. Майкл стал еще более замкнутым, отстраненным, почти призрачным в своем собственном доме. Он уходил рано утром, почти до рассвета, возвращался поздно вечером, иногда далеко за полночь, часто пропадая на несколько часов в своем теперь наглухо запертом гараже или молча уходя «прогуляться» в сторону леса, откуда возвращался еще более молчаливым и грязным. Разговоры между членами семьи свелись к абсолютному минимуму – лишь редкие односложные ответы, брошенные через плечо, отсутствующий, невидящий взгляд. Эмили и Лили общались между собой почти шепотом, тихими, испуганными, осторожными фразами, инстинктивно боясь неосторожным словом или звуком нарушить то хрупкое, обманчивое подобие нормальности, которое могло разбиться вдребезги в любой момент от малейшего толчка.
