Натиск ужаса окончательно меня сломил. Я спасовала и с визгом отвернулась.
Вмиг растаял чудовищный образ, и на моих глазах клубок тумана собрался в небольшое яблоко в руке Люсии.
– Видимо, не твое. – Старушка впилась в мякоть.
Я спряталась за матерью Винри и без поддержки Люсии не подступилась бы к чернилам. Синий цвет воплощает гармонию, исцеление и заботу – так она сообщила, окуная мой дрожащий большой палец в порошок. Тщетно: магия не пробудилась.
– Она точно ведьма? – В голосе Люсии послышалась недовольная нотка: вдруг все напрасно?
– Так гласит отчет, – заверила мать Винри.
Старая монахиня перевела на меня взгляд.
– Что же ты умеешь, дитя?
Я с минуту думала, затем взяла ее руку и занесла свою, излила сияние – без малейшего усилия, точно подала голос.
– Невероятно, – пробормотала мать Винри.
Золотые лучи обволокли руку Люсии. Она вздрогнула при виде того, как подтягивается и молодеет обвисшая кожа на пальцах, как округляются резкие костлявые очертания. Старушка одернула похорошевшую руку и обхватила второй, старой.
– Поразительно, – вторила она сестре.
Столь же быстро рука вернула положенный по годам вид.
– Прямо как госпожа боли… – Люсия завороженно кивнула и с невообразимой прытью схватила мои ладони. Упала трость, стук разлился позабытым эхом. – Тебе ниспослан высший дар, дитя. Пусть им нельзя пользоваться, но это знак! Предзнаменование чего-то великого! – восторгалась моя наставница.
От лучистого восхищения в ее широко распахнутых глазах мне стало не по себе.
Смертным случалось вопреки здравому смыслу бросать вызов Владыкам. Таковым был и Плут Хегир. Он заявил, что признает мастерство Кузнеца непревзойденным, коли тот создаст щит, который ни одним ударом не сокрушить. Кузнец принял вызов. Хегир наперед знал, что соперник преуспеет, и когда довелось навесить щит на руку, преисполнило сердце Плутово ликованием. Не ведал он и не мог ведать, что всякому удару суждено пройти сквозь щит. Так и не успел Плут Хегир воздать по справедливости мастерству Кузнеца.
– «Сказания об утесе». Блэк Саммер
Мой клинок обрушивался на щит Эрефиэля. Вновь и вновь нефилим отказывал мне в удовольствии ударить как следует. Да, я держала его в напряжении, но при этом и сама уже запыхалась, обливаясь потом.
– Довольна? – поддел он.
– Никак нет!
И вновь выставил учебный щит. Мечом еще ни разу не взмахнул, чтоб его!
Я зашаталась, изнуренно осела на пол, силясь отдышаться; мокрые от пота волосы налипли на лоб.
Эрефиэль все понял и кивнул, складывая оружие. Он стоял босиком на деревянном полу бойцовского зала: штаны закатаны до колен, свободная рубаха колышется на сквозняке, несущем из окна запах одуванчиков и заливистую птичью трель.
Когда мы только вернулись в его дом – совсем скромный, уверил он, на фоне родительского имения, – генерал предложил чаю, но при виде сумрачной тени на моем лице решил переменить подход. Так мы и оказались в бойцовской.
Это был пустой зал с начищенными половицами, где хватит места по меньшей мере на двадцать человек. По углам красовалось декоративное оружие: булавы, копья, мечи на подставках и даже два-три набора лат для красоты.
– Разминка – лучший способ выпустить пар, – сказал Эрефиэль. Я тоже отбросила меч. – Где училась сражаться?
Помню, как сурово и официально он держался со мной на первых порах, а теперь – с такими приязнью и добродушием. Видимо, потому что перестал быть моим командиром.
