Фрол злился. На себя. На свою глупую беспечность. На то, что забыл – не то, не верёвку, не лопату, что природа всегда старше. Мудрее. Жестче.
«Мы – пылинки. А ведём себя, будто хозяева. Ха-ха, пылинки с ледорубом. Господи…»
Фролу приспичило, и он вспомнил боковую полость в стенке ледника, которую обнаружил накануне. Решил: будет ходить туда. Удобнее, чем каждый раз выдалбливать ямку во льду. Да и чище – не загаживать собственную берлогу.
Простая, почти хозяйственная мера. Но в ней вдруг почувствовалось нечто большее. Порядок. Чистота. Территория жизни среди холода и гнили. Черта, за которой начинается разложение – не только тела, но и смысла.
Он сел, морщась от вони, но не отвернулся. Пахло мерзко, но не смертью. А жизнью. Напоминанием, что он – не призрак, не блуждающая мысль в белом мраке, а живой человек с работающим телом и живым животом.
И это – вернуло память.
Когда он был подростком, они с отцом ночевали в охотничьем домике под сопками. Лютый ветер, печка чадит, одеяла пахнут гарью и зверем. Утром он, мёрзнущий и злющий, полез с ведром за избу – выдолбить лунку в снегу. А отец, поправляя штаны, вдруг сказал, глядя на небо:
– Пока человек сам себе ямку роет – он не зверь. Как только начнёт гадить под себя – всё, конец.
Тогда он фыркнул и забыл. А сейчас… сейчас вспоминал. И понимал.
И ещё вспоминал, как Люба вела за собой детей мыть руки перед обедом. Тихо, без нравоучений. Просто шла – и они шли за ней. Маленькие, сопящие, с грязными ладошками, гордо подставляли пальцы под струю.
– Чистые руки – не просто правило, – как-то сказала она. – Это уважение. К себе и к тем, кто рядом.
С этого всё и начиналось. Не с подвигов, не с лозунгов – а с малого. С ямки во льду. С чистых рук. С бережной привычки не быть свиньёй, даже если никто не видит.
И даже здесь, в леднике, он мог выбрать. Мог сохранить угол, где чисто. Где живёт человек, а не тень.
Даже здесь он мог быть собой. Тем, кто роет ямку. Кто бережёт угол. Кто помнит запах мыла на ладонях жены.
Кто не сдается.
Странно, но именно в такие моменты – простые, телесные, почти животные – особенно остро вспоминалась она. Люба.
Не катастрофа и не пещера – а она. Как она ставила кружки на стол… Как смеялась, показывая ему тест на беременность – второй. Как накрывала ладонью его пальцы, когда он возвращался с завода с синяками и чёрными от гари руками.
Он осознал, что почти никогда не говорил ей, как сильно любит. Как просто – ему хорошо рядом с ней.
«Я всегда думал, она и так знает. А если бы нет? Если бы не успел сказать?.. Господи, я идиот. Прости.» И в этот момент, сквозь усталость и боль, в груди зажглась тихая надежда – любовь, которая согревает даже в самой ледяной пустоте. Перед сном он снова взял блокнот и записал:
День 6
Забыл многое, но не её. И это – моя сила.
Любовь – как тихий огонь в ледяной пустоте.
Когда всё вокруг кажется безнадёжным, именно она держит меня на плаву, даёт силы дышать, бороться, идти дальше.
Она напоминает, что я не один, что за стенами пещеры меня ждут, что смысл есть даже в самом тёмном туннеле.
Когда совсем темно, я закрываю глаза и представляю, как она прижимается ко мне ночью, уткнувшись лбом в ключицу.
Я помню, как она дышит.
Пока я помню это – я жив.
Пока она живёт во мне, я не могу сдаться. Это моя опора, мой свет и мой якорь.
Я должен выжить. Ради неё. Ради того, что у нас было. И будет.
