Читать онлайн Макс Валсинс - Однажды в Курдистане

1

На заре XIX столетия Эрбиль, древний город, чьи корни уходят в глубину тысячелетий, представал перед путником как живое воплощение истории, где переплелись судьбы многих народов. Расположенный на плодородных землях Месопотамии, у подножия величественных гор, он был оазисом жизни среди бескрайних степей и каменистых плато. Его улицы, вымощенные камнем, отполированным тысячами ног, вели к сердцу города – цитадели, возвышавшейся над округой подобно немому стражу, наблюдающему за течением веков.

Город, в основном населенный курдами – гордыми и воинственными потомками древних мидийцев, – жил в ритме, заданном природой и традициями. Однако среди этого моря курдских племен, с их пестрой одеждой и звучной речью, выделялась иная община – еврейская, небольшая, но заметная, словно островок иной цивилизации посреди курдского мира.

Курды Эрбиля были людьми суровыми, но гостеприимными. Их жизнь определялась племенными законами, и каждый род гордился своей историей, передаваемой из уст в уста. Мужчины носили шерстяные шальвары, подпоясанные широкими кушаками, а головы покрывали чалмами или меховыми шапками. Женщины, чьи наряды сверкали серебряными монетами и вышивкой, передвигались по городу группами, их смех звенел, как ручьи в горах.

Но курды не только торговали – они были воинами. В их домах висели кинжалы и старинные ружья, а мальчиков с детства учили держаться в седле. Время от времени между племенами вспыхивали стычки, и тогда улицы города оглашались криками и звоном стали. Однако перед лицом внешней угрозы курды забывали распри и объединялись, защищая свою землю.

Среди этого бурлящего курдского мира евреи Эрбиля жили своей, особой жизнью. Их община, насчитывавшая тысячи три человек, была одной из старейших в регионе. По преданию, их предки поселились здесь еще во времена Вавилонского плена, и с тех пор они хранили традиции, арамейский язык и свою древнюю веру.

Еврейский квартал располагался недалеко от центра города. Его узкие улочки были застроены невысокими домами с плоскими крышами, где по вечерам семьи собирались, чтобы обсудить прошедший день. Евреи Эрбиля в основном занимались ремеслами и торговлей. Среди них были ювелиры, ткачи, красильщики тканей и менялы. Их лавки на базаре отличались аккуратностью, а товары – качеством. Курды, хоть и относились к ним с некоторой отстраненностью, ценили их мастерство и часто обращались к еврейским лекарям, славившимся знанием целебных трав.

На границе с еврейским кварталом стоял заброшенный колодец. Его каменные стены, почерневшие от времени, были покрыты трещинами, а железное кольцо, когда-то служившее для подъема ведер, давно проржавело и висело, словно забытое временем.

Местные жители обходили это место стороной. Говорили, что колодец был выкопан еще во времена древних вавилонян, и что на его дне жил джинн. Но не простой джинн – а тот, что исполняет желания.

Говорят, что лет двести назад, первым с ним встретился был старый Авраам, софер, переписчик книг. Его дочь тяжело болела, и никакие лекарства не помогали. Однажды ночью, когда луна висела над городом, как серебряный щит, он подошел к колодцу и прошептал:

– Хочу, чтобы моя дочь выздоровела.

Наутро девочка вскочила с постели, полная сил, но когда Авраам обнял ее, он внезапно понял, что обнимает незнакомку и отпрянул как ошпаренный.

– Кто ты? – спросил он, и сердце девушки разорвалось от боли.

Рассказывали еще, что в том же году гордый Джафар, обвиненный в преступлении чести, которого не совершал, пришел к колодцу в ярости.

– Хочу, чтобы мое имя было очищено от позора! – крикнул он в темноту.

И на следующий день кади Эрбиля публично признали его невиновным и даже указал на настоящего виновника. Но когда Джафар вернулся домой, он не узнал свою мать.

– Женщина, кто ты? – спросил он, и в ее глазах отразилась бездонная скорбь.

Так в городе стали поговаривать, что джинн не дарит желания – он крадет память. От греха подальше тогдашний хахам баши, главный раввин общины, велел завалить колодец камнями. Завалили, правда не очень хорошо, но стало поспокойнее. Ну как поспокойнее? Иногда, в самые темные ночи, кто-то проходил мимо колодца, глубины, через уже неплотно наваленные камни доносился шепот:

– Чего ты хочешь?

Конечно, это все рассказы казались сказками – такими же небылицами, как истории о летающих коврах или говорящих змеях, но ночи бывают темными, а люди не всегда склонны трезво анализировать. Поэтому в рассказы о джинне верили. И даже делали вид, что не бояться.

Йосеф бен Шимон, ювелир, тоже знал про колодец. Не то чтобы он в него верил – нет, Йосеф был человеком практичным, привыкшим оценивать вес серебра и чистоту камней. Но в Эрбиле некоторые вещи знали все, даже те, кто предпочитал отмахиваться от них со смешком.

Йосеф проходил мимо колодца почти каждый день – его мастерская находилась неподалеку, в низком каменном доме с синей дверью. Иногда, если ветер дул со стороны колодца, ему казалось, что слышится шепот – не то слова, не то просто шорох сухих листьев в глубине. Он никогда не останавливался, чтобы прислушаться. Йосеф никогда не подходил к нему близко.

Но он знал истории. Знал, что когда-то давно один человек попросил у колодца богатства – и наутро нашел у порога мешок с золотом, но не узнал собственного сына; знал, что другая – красоты, и стала прекрасной, но перестала видеть лицо матери. Знал, что джинн в колодце не лжет: желание исполняется. Просто… не бесплатно. Йосеф не верил в это. И одновременно верил всем сердцем.

2

В те времена в Эрбиле женились не так, как теперь. Не было этих долгих вздохов при луне, тайных переписок через рыночных мальчишек и бегства через горы… Нет, было, конечно. Всегда было. Но как-то поскромнее. В основном всё делалось степенно, с расчётом и подобающими церемониями. А главное – вежливо.

Когда дочь богатого торговца пряностями Рувима – хорошенькая, как персик в цвету, Рахель – достигла подобающего возраста, в доме началось тихое оживление. Свататься надумал и Йосеф. При посредстве уважаемой шадханит (по-простому – свахи) Ревекке была назначена встреча отцов семейства, присутствовал и сам Йосеф, принесший в подарок отцу потенциальной невесты изящную серебряную шпильку – своё лучшее изделие за год.

Рахель, спрятавшись за резной ширмой, украдкой разглядывала жениха:

– Руки у него… чистые, – шепнула она служанке. – И глаза не бегают. Вроде и не пьющий, и не зануда, который целыми днями Талмуд учит. Но классвоая борьба обострялась уже и в то время, поэтому был вынесен жесткий, но вежливый (ведь все делалось вежливо) вердикт отца семейства:

– Мастер он может и хороший, но деньгами не вышел. Моей дочери негоже считать медяки.

Впрочем, Йосеф не особо удивился.

– Они сказали, что ты мастер искусный, – деликатно кашлянув в ладонь, пояснила Ревекка, – но по деньгам – не ровня.

Йосеф и сам знал, что дочь богатого торговца – не его партия. Но всё равно было горько. Какой-то воробушек летал внутри. Недовольный такой воробушек.

Той ночью, лежа на жестком тюфяке и глядя в потолок, Йосеф впервые за долгое время вспомнил о колодце, поэтому, когда на следующий день он оказался возле него почти случайно, то даже не удивился как так вышло, что ноги сами принесли его сюда. Колодец выглядел так же, как всегда: потрескавшиеся камни, ржавый ворот, тишина. Ни шепота, ни черных птиц.

– Богатством, значит не вышел? – усмехнулся Йосеф вслух и ушел прочь, намеренно громко топая по камням, чтобы заглушить внезапно участившийся стук сердца.

Вернувшись в мастерскую, он схватил первый попавшийся кусок серебра и принялся яростно выбивать на нем узор. Молоток стучал, пальцы немели от напряжения, но мысли постепенно утихли.

– Богатством не вышел, – повторил он про себя, – зато руки не из одного места растут.

Йосеф бен Шимон никогда не считал себя гордецом. Он спокойно носил поношенный кафтан, когда другие ювелиры щеголяли в расшитых золотом халатах. Не роптал, когда заказы доставались тем, кто был родственником городских старшин. Даже насмешки Азриэля, сына менялы, который любил тыкать пальцем в его скромную лавчонку, Йосеф пропускал мимо ушей. Но отказ семьи Рувима… Это задело.

Сначала он думал – пройдет. Ведь формально ничего же не случилось. Не было ни публичного позора, ни разрыва обручального договора. Но город был тесен. Еврейский квартал – еще теснее.

Через три дня старьевщик Яаков, разглядывая принесённое Йосефом серебро, небрежно бросил:

– Слышал, Рувим дочь за мосульского купца отдаёт. Ты ведь тоже сватался?

Через неделю служанка из дома торговца пряностями, покупая у матери Йосефа шерсть, сочувственно вздохнула:

– Барышня вашу шпильку каждый день носит… Как хорошо бы вы вместе смотрелись…

А намедни… Намедни было хуже всего: после авдалы, официального провода шаббата, молодежь собралась догулять последние часы перед новой неделей, выпить чуть-чуть что осталось после субботней сеуды, трапезы, и Авигдор, старый приятель, хлопнул Йосефа по плечу:

– Ну что, жених? Говорят, в доме Рувима теперь персидские ковры стелют – а ты зять – неча взять?

Смех вокруг. Добродушный, без злобы. Но Йосеф почувствовал, как кровь ударила в виски.

– Может, мне к твоей сестре посвататься? – огрызнулся он.

Тишина. Потом сдержанный смешок. Авигдор побледнел – его сестра была невезучей – два развода в ее двадцать лет. И все из-за тяжелого характера, поэтому суть подкола Авигдор уловил сразу. Дошло до рукоприкладства, но друзей разняли. Пыл быстро прошел, поэтому историю просто замяли и уже совсем ближе к ночи Авигдор явился мириться.

Йосеф тоже извинился. Выпили мировую.

– Знаешь, что тебе нужно? Сходить к тому колодцу. Попросить денег, – завел внезапно Авигдор.

Йосеф поперхнулся:

– Ты головой поехал?

– А почему нет? – Авигдор развёл руками. – Попроси денег. Хотя бы на приданое для следующей невесты. Все равно ведь все знают – тебя отшили из-за того, что ты не такой богатый, как хотелось бы Рувиму.

Йосеф задумался. Эрбиль – не Стамбул, все друг друга знают. Теперь за ним точно закрепится слава голодранца… Он встал, махнул рукой Авигдору и они пошли – благо ночь была месячная, звездная, ясная – видно было так, что хоть иголки собирай! Друзья шли по пустынным улицам, где шаги гулко отдавались от глиняных стен. Луна освещала дорогу – бледная, равнодушная.

– Вот, – Авигдор остановился в десяти шагах от груды камней, обрамляющих чёрный провал. – Я подожду тут.

Йосеф шагнул вперёд. Колодец был таким, каким и всегда, при свете дня: камни, поросшие серым лишайником, сгнившая верёвка, свисающая в темноту. Ни шёпота, ни джиннов.

– Сказки – пробормотал он.

Но вдруг… Холод. Не просто ночная прохлада – ледяное дуновение, будто ночью вы пустыне. И шум. Что-то задвигалось.

– Ты что-то слышал? – крикнул Авигдор.

Йосеф не ответил. Потому что в этот момент что-то заговорило. Не голосом. Не звуком. Слово возникло прямо в голове и на арабском: «Ya Yusuf bin Sim'an! Ma tabahath huna?» (Йосеф, сын Симона! Что ты здесь ищещь?) Хотелось закричать. Бежать. Но ноги будто вросли в землю.

Авигдор, не дождавшись ответа, нервно засмеялся:

– Ну что там? Что стоишь как вкопанный?

И морок рассеялся.

– Иди к чёрту, – хрипло ругнулся Йосеф и повернулся к другу. – Пить надо меньше. Пошли по домам.