Приказчик, Абдулла, сидел в углу на низком стуле, курил наргиле и смотрел куда-то в пространство, будто торговля его вообще не касалась.
– А, господин чиновник… – пробормотал он, увидев Джемаля. – Бухгалтерия там, в ящике.
Ящик, на который он указал, был завален пыльными свитками, клочками бумаги и старыми ложками.
– У вас нет книг учета? – спросил Джемаль, перебирая бумаги.
– Книги? – Абдулла задумался. – Были. Где-то.
Появившийся будто неоткуда сын приказчика, мальчишка лет пятнадцати, полез под прилавок и вытащил потрепанную тетрадь.
– Вот, эфендим. Но там только цены.
Джемаль открыл пыльный гроссбух. Записи были сделаны в разное время, разными почерками, иногда карандашом, иногда чернилами. Большинство записей было нечитаемо. Ни дат, ни имен.
– Вы вообще ведете учет доходов, расходов, долгов? – спросил Джемаль.
– Долги? – отмахнулся лениво приказчик. – Кто должен – помнит. Кто не должен – тоже.
– А налоги?
– Иногда платим. Изо всех сил.
Джемаль вздохнул.
– Вам нужно вести записи аккуратнее.
– Сделаем, эфендим.
Но по тону Абдуллы было ясно: ничего не изменится. Поняв, что требовать образцовой отчетности – все равно что просить верблюда петь, Джемаль махнул рукой.
– Угостите хоть кофе, что ли – вижу хоть посуды у вас достаточно.
Сын приказчика, Вали, сразу оживился.
– Эфендим, сейчас все в лучшем виде сделаем.
Через минуту в руках у Джемаля уже дымилась крошечная чашечка.
Кофе оказался крепким, с горчинкой. Джемаль потягивал его, слушая поток мардинских новостей:
– Слышали, говорят сын имама нашего из медресе сбежал с дочерью муэдзина. Теперь тот клянется, что если поймает – голову отрежет обоим.
– Да, что-то мельком слышал…
– А они, говорят, уже в Мосуле. Что им так делать?
– Да кто их разберет? Одна любовь в голове. – хмыкнул Джемаль.
Так, за тремя чашками кофе, Джемаль узнал, что: Налоговый инспектор Диярбакыра проиграл в нарды годовой сбор; лучшие сплетни хранит банщик Аль-Фахиши (он же известен как лучший сводник в городе); сын Абдуллы грозится уйти в солдаты, но пусть только попробует.
Время летело быстро, Джемаль уже собрался было уходить, как вдруг дверь перед его носом распахнулась и в помещение вошла невысокого роста женщина, судя по всему – сама Шамира ханум, хозяйка лавки.
– Вы, должно быть, тот самый Джемаль-эфенди из налогового управления? – спросила она, слегка склонив голову и перевела взгляд на Абдуллу.
Голос у нее был низкий, спокойный, но с железной ноткой, а движения – точные, без лишней суеты.
– Табита-ханум! – оживился Абдулла. – Я как раз собирался…
– Но пока не собрался.
Она повернулась к Джемалю, и он впервые разглядел ее как следует: темные распущенные волосы, смугловатая кожа, карие глаза с чуть насмешливым прищуром.
– Джемаль Наджмани, к вашим услугам.
– Так что, эфендим, Абдулла уже показал вам как у нас все идеально в плане отчетности? – в ее голосе явственно звучала ирония.
– Все просто идеально, ханум.
Ревизия в лавке Шамиры ханум оставило странное впечатление. Когда в налоговом управлении зашла речь о медной лавке Шамиры, чиновники переглянулись с усмешкой:
– А, это та, ассирийка? – говорили в конторе. – У нее денег куры не клюют – муж оставил кучу денег, вот повезет кому-то.
– И хороша собой, – добавил младший катиб, писарь, – не то, что моя Зухра.
Джемаль представлял себе нечто вроде торгового дома с толпой приказчиков, сундуками товара и важными клиентами, что толпятся у дверей. Реальность оказалась иной. Никакой торговой жилки.
