Мисс Уимс сидела у каменной изгороди, у самого ее края, куталась в плащ и плакала. Хогг внимательно оглядел ее на предмет ранения и ничего не заметил. Лицо Эдме не выглядело бледным или изможденным, а потому Дави исключил болезнь. Одежда в порядке, а значит, нападения и прочего неприятного для мисс не произошло. Он выдохнул, отпуская неожиданный свой испуг, и обратился к Эдме с речью не лишенной ироничности:
– Что на этот раз, мисс? Заблудились? Хотите улететь, а ветра все нет? Или скучаете о петухе? – выговаривая все это, Дави почему-то был чуточку счастливее, чем обычно.
Она подскочила, испугавшись голоса, а потом узнала и даже попыталась улыбнуться. Сердце Дави сжалось от вида маленькой мисс. Огромные глаза, полные слез и светлая улыбка – робкая, почти детская. Он шагнул к Эдме, а она не заметив этого, снова уселась на камень, выступающий из старой изгороди и заплакала.
Пришлось почесать макушку и присесть рядом с плачущей Эдме.
– Мисс Уимс, что случилось? – Дави разглядывал волосы девушки, что симпатичными волнами устроились на капюшоне ее плаща.
– Брум… – она вытирала щеки ладошками. – Брум…
– С вами случился Брум? Потому и плачете? Знаете, это обидно.
– Нет, что ты, – она сдержала слезы и рассказала. – Утром я дала расчет Уни и Прим. Они оба собрались и ушли. А потом я заметила, что из дома пропала одна очень дорогая мне вещь. Брум…
Она просмотрела на Дави и его щека снова дернулась и все потому, что глаза маленькой мисс выражали сейчас печаль всего мироздания.
– Куда направились? Как давно? – Дави привстал с камня, но опомнился и сел опять.
– Я не знаю-у-у-у… – она зарыдала еще более горько и прислонилась головой к плечу Дави. – Я побежала к воротам, а тут тума-а-а-а-н…
– При чем тут туман? Есть он, нет его… Что бы вы сделали, мисс? – Дави уже понял, что дорогая Эдме вещица исчезла безвозвратно. – Что пропало?
– Золотая фибула. Память о моих родителях, – она заскулила так жалобно, что Дави страдальчески сморщился.
Дамские слезы Хогга пугали: он терялся и не знал, что делать. Но с Эдме было несколько проще и все потому, что она напоминала ему Кади, а тот любил, когда его гладили по голове. Дави протянул руку и прикоснулся к ее волосам: теплым, шелковистым.
Уимс почувствовала его ладонь и сжалась, но слезы лились, и она просто позволила утешать ее.
Дави определенно нравилось ощущать мягкость волос и тяжесть головы Эдме на своем плече. Хогг не успел ни о чем подумать, как его рука уже потянулась обнять хрупкие плечи, прикрытые не слишком теплым для этих мест плащом. Уимс плакала на его груди, сам Хогг обнимал Уимс и был…счастлив? Не совсем так. Сам для себя Дави назвал бы это умиротворением. Глубоко спрятанная нежность шевельнулась в нем, заставила крепче стиснуть зубы и напомнить себе, что он барон Хогг – неприятный, ворчливый человек и мертвец в ближайшем будущем.
– Эдме, не хочу утомлять вас лекцией о прописных истинах, но не могу слушать, как вы рыдаете. К тому же, вы промочили мою куртку. Мисс, память не в вещах. Вы любили своего отца, и это останется с вами, а не золото, – Хогг аккуратно взял Эдме за подбородок и поднял к себе ее заплаканное личико. – Или я ошибаюсь и вы сожалеете именно о ценности фибулы? У меня тоже осталась память о моем отце и, если честно, я был бы рад избавить себя и от золотой вещицы, кстати, тоже фибулы, и от воспоминаний.
