– Хорошо-хорошо, – сказал Эндрю, – я же не утверждал, что мой отец – святой. Но он хотя бы научил меня не употреблять выражения, которые так нравятся Ньюэллу.
– Энди, ты же годами терпел мою цветистую речь.
– Точно, – подхватил Уиг. – С каких это пор ты стал у нас таким паинькой?
– Послушайте, ребята, – ответил Эндрю. – В школе у нас не было ни евреев, ни негров – совсем. Так что никому не было дела до твоей болтовни о «низших сословиях». Но в Гарварде полно разных людей, вот и я считаю, что нам надо научиться жить рядом с ними.
Его друзья удивленно переглянулись. А затем Ньюэлл недовольно сказал:
– Кончай уже свою проповедь, а? Серьезно, назови я этого парня толстяком или коротышкой, ты бы никак не отреагировал. Когда я говорю «жид» или «черномазый», это просто такой способ отнести их к определенной группе людей, вроде условного обозначения. И чтоб ты знал, я пригласил этого Джейсона Гилберта к нам на пирушку после матча в субботу.
Ехидно взглянув на Эндрю, он добавил:
– Если ты, конечно, ничего не имеешь против общения с евреями в повседневной жизни.
Ноябрь только начался, но уже в шесть вечера на улице становилось темно и холодно, как зимой. Переодеваясь после сквоша, Джейсон с досадой обнаружил, что забыл галстук. Теперь ему придется возвращаться за ним в Штраус, иначе ирландский цербер, проверяющий внешний вид студентов на входе во Фрешмен-юнион, с радостью выкинет его за порог. Вот пакость.
Он потащился назад через стылый Гарвард-ярд с облетевшими деревьями, поднялся к своей комнате А‑32, достал ключ и открыл дверь.
Что-то явно было не так. Свет не горел. Он взглянул на дверь в спальню Д. Д.: там тоже было темно. Может, сосед заболел? Джейсон осторожно постучал и спросил:
– Дэвидсон, ты в порядке?
Никто не ответил.
Вопреки сложившимся правилам, Джейсон вошел в его комнату. Сначала ему бросились в глаза свисающие с потолка оборванные провода. Он опустил глаза: на полу, с затянутым вокруг шеи ремнем, неподвижно лежал его сосед.
От ужаса у Джейсона закружилась голова.
«Боже, – подумал он, – этот ублюдок таки покончил с собой». Он опустился на колени и перевернул Д. Д. В ответ послышалось нечто, отдаленно напоминающее слабый стон. «Быстрее, Джейсон, – подгонял он самого себя, стараясь сохранять хладнокровие. – Звони в полицию. Нет, они могут и не успеть».
Поспешно сняв кожаный ремень, перетягивающий шею соседа, взвалил Д. Д. на плечо и со всех ног, словно пожарный, бросился к Гарвардской площади. Там он поймал такси и приказал водителю гнать в больницу.
– С ним все будет хорошо, – заверил Джейсона дежурный врач. – Сомневаюсь, что электрические провода в Гарварде настолько прочны, чтобы на них можно было повеситься. Хотя, видит бог, некоторым особо находчивым это удавалось. Как думаешь, почему он это сделал?
– Не знаю, – ответил Джейсон, все еще в шоке от увиденного.
– Паренек переволновался, – заявил Деннис Линден. Он прибыл как раз вовремя, чтобы дать профессиональную оценку безрассудному поступку первокурсника.
– И ничто в его поведении не навело на мысль о подобном исходе? – поинтересовался доктор.
Джейсон взглянул на Линдена. Тот с важным видом изрек:
– Увы, ничего. Знал бы, где упасть… Знаете, первый год учебы – это такой стресс для первокурсника…
Пока врачи беседовали, Джейсон смотрел в пол.
Десять минут спустя он вместе с проктором вышел из больницы. Только тогда Джейсон понял, что не надел пальто. И перчатки. Никакой верхней одежды. Тогда, в панике, он не почувствовал холода, теперь же весь дрожал.
